Для Гитлера в сфере властных отношений не было никаких секретов и, по всей видимости, он почти всегда действовал интуитивно; как писал известный немецкий историк Михаэль Штюрмер: «Гитлер был виртуоз власти, — он умел сочетать ледяное отчуждение и экстатическое объединение. Эта двойственность была инструментом его власти. Он сохранял дистанцию со всеми: с собственной партией, с традицией, с политикой, с армией, с церковью и с промышленностью. Никто из помощников и сообщников не знал, как он его встретит завтра: ни старые товарищи, ни черные паладины из СС, ни дамы из общества, ни генералы. Но неотступна была угроза мучительной гибели в гестаповских застенках, как и соблазн власти, жестокости и алчности»
. После всего того, что написано о Третьем Рейхе, с трудом верится, что такие столпы режима, как Геринг, Гиммлер и Кейтель отнюдь не принадлежали к ближайшему окружению Гитлера, но это факт. Два года спустя после прихода к власти Гитлер буквально загипнотизировал нацию, как ни один немецкий государственный деятель до него. Гитлер имел огромный авторитет, который превосходил даже «богоданный» авторитет монарха в старой династической системе. Все суждения о каком-либо влиянии на Гитлера следует отмести; его персона была, пожалуй, самым ярким примером отчуждения власти от сил, которые к ней привели. Адъютант Гитлера Видеманн писал: «Когда он был занят какими-либо планами, он запирался у себя в кабинете. Слышно было, что он беспокойно ходил взад и вперед. Самые значительные решения — о всеобщей воинской повинности, о введении войск, в Рейнскую демилитаризованную зону он принимал самостоятельно, во многом вопреки мнению своего окружения и советников. Ясно, что и ответственность за эти решения он нес сам»
.
После окончания Второй мировой войны и противники Третьего Рейха и немцы долгое время были убеждены в том, что гитлеровское государство было перфектно отлаженной системой террора и господства. Однако с течением времени картина эта все более дифференцируется историками, которые видят разделение и подчас нерациональную борьбу компетенций отдельных ветвей власти. Дело в том, что ни у Гитлера, ни у его ближайшего окружения не было продуманной и логически строгой концепции власти ни до, ни после 1933 г. Практика исключительных полномочий, неопределенность компетенций отдельных параллельных ведомств, нагромождение различных отростков и аппендиксов всемогущего аппарата и всеобщая анархия компетенций определяли развитие режима и перманентность его различных учреждений в политической, социальной и экономической сферах. Это противоречило рациональному и четкому структурированию государственной власти, как того требовала внутренняя логика всякого авторитаризма и к чему пытались прийти некоторые искренние «государственники» из рядов старой нацистской гвардии (например, Фрик). Им было невдомек, что при помощи старой тактики «разделяй и властвуй» Гитлер стремился воспрепятствовать возникновению стабильных слоев носителей власти, что укрепляло положение фюрера нации и наделяло его совершенно беспрецедентной для немецких (и не только немецких) условий властью, делало его независимым от традиционной бюрократии и нормативных актов; Гитлер испытывал отвращение к любой законности и конституционности
.
В оценке персоны Гитлера как государственного деятеля существует два подхода — интенционалисты (Эрнст Екель, Карл-Дитрих Брахер, Франц Хилльгрубер, Конрад Хильдебрандт) видели в Гитлере неограниченного властителя, а нацистскую диктатуру считали реализацией намерений (интенций) фюрера. Функционалисты же (Г. Моммзен, М. Бросцат, Вольфганг Шидер) видели в Гитлере слабого и нерешительного правителя, все действия которого проистекали из простой логики развития событий или логики функционирования аппарата. Наиболее ярко «функционалистский» подход представлял известный немецкий историк, большой знаток нацистской истории Ганс Моммзен, исходивший из допущения Гитлером непрерывной борьбы компетенций, на основании чего был сделан вывод о том, что Гитлер являлся «слабым диктатором», не имевшим характера и решительности установить жесткие структуры власти и покончить с анархией. Эта точка зрения первоначально была встречена положительно, но последующие публикации выдвинули весьма аргументированные и документально подтвержденные возражения против такой оценки и релятивировали ее
. В подтверждение своей точки зрения функционалисты обычно указывают на то, что Гитлер не был способен к какой-либо регулярной работе и при этом обладал «дарвинистской» склонностью постоянно вставать на точку зрения сильного. В результате возникло модернизированное государство без координирующего центра, и руководитель этого государства со временем все более отдалялся от своего создания. Суть функционирования этой системы весьма точно описал Кершоу: «Тот, кто смог пробиться в дарвинистских джунглях Третьего Рейха и завоевал определенные позиции в иерархии власти, тот получал возможность предугадать волю фюрера и делать то, что, на его взгляд, соответствует желаниям и целям Гитлера»
. Бывший в первые годы власти Гитлера министром иностранных дел Эрнст фон Вейцзекер писал: «Искусство министров заключалось в том, чтобы улучить благоприятный момент, когда можно было ненароком, исподволь подвигнуть Гитлера на определенное решение вовремя брошенной репликой, намеком, вызвать у Гитлера нужную “спонтанную” реакцию, которая затем воплощалась в “приказ фюрера”, возразить или противостоять которому ни у кого не было никаких возможностей»
. Гитлер был убежден, что противоборство, противостояние компетенций является единственно верным выходом — каждый вопрос решался в пользу наиболее упорной, наиболее влиятельной и сильной стороны, что соответствовало и социал-дарвинистским установкам режима в целом. Именно поэтому, как указывал Ганс Моммзен, в Третьем Рейхе не было такой сферы, за которую не отвечало бы сразу несколько инстанций
. Секретарь Гитлера, чрезвычайно исполнительный и дотошный бюрократ Мартин Борман, понял стиль своего шефа и однажды заметил, что до утверждения Гитлером любой указ или закон должен быть утвержден и «утрясен» со всеми имеющими к нему отношение инстанциями, которые должны обозначить свою позицию к планируемому нововведению. Такой подход и частое нежелание принимать принципиальные решения снимали с Гитлера всякую ответственность и одновременно делали его высшим арбитром в многочисленных столкновениях компетенций и в поощряемом самим Гитлером соперничестве его паладинов. Этим и насыщена бюрократическая история Третьего Рейха.
Борьбе компетенций различных властных инстанций противостояла другая тенденция — стремление объявлять себя несостоятельным или некомпетентным в том случае, если речь шла о непопулярных или морально тяжелых вопросах: об уничтожении евреев, цыган или эвтаназии. Министерство внутренних дел, например, содействуя своими указами депортации евреев, подчеркивало, тем не менее, свою некомпетентность в этом вопросе, так как формально не было осведомлено о цели этих депортаций. Именно по этой причине гестапо и нацистские суды легко преодолевали юридический «формализм» в своей зловещей деятельности.
Взгляды и оценки функционалистов и интенционалистов не меняют того факта, что за всю историю Германии в ней не было политика более популярного и влиятельного, чем Гитлер; в Третьем Рейхе существовало полное взаимопонимание между элитой общества, народом и фюрером. Именно благодаря Гитлеру нацистское государство имело не только пассив, но и актив — оно располагало огромными возможностями массовой мобилизации и достигло гораздо большей, чем во многих демократических системах степени общественной интеграции и сплочения. Внешняя организационная форма нацизма, техника руководства им во многом были определены взаимодействием мировоззрения, пропаганды и принципа фюрерства и были осознанно сформированы Гитлером. Из 46 партийных собраний, проведенных партией с ноября 1919 г. по ноябрь 1920 г. (то есть в ключевой момент формирования организационных и идеологических принципов движения), в качестве главного докладчика Гитлер выступал на 31 собрании, что указывает на его ведущую пропагандистскую роль в партии — это и позволило Гитлеру получить всеобъемлющие полномочия в руководстве движением, стать его «фюрером», на полномочия которого в партии никто не смел претендовать. В процессе дальнейшего численного роста партии (до конца 1932 г. в НСДАП было 0,8 миллиона членов и 0,5 миллиона в СА) каких-либо изменений в руководстве, составленном Гитлером, не произошло
.
