Офицеры жили в модульных домах, а солдаты в палатках на шестьдесят человек, которые зимой обогревали двумя дровяными печами. Лучшими были трехслойные палатки: внешний слой из водонепроницаемого брезента, средний — из плотного материала, обеспечивающего теплоизоляцию, а внутренний — из светлой ткани, чтобы оживить интерьер
. Солдаты часто обшивали стенки палаток досками от ящиков с боеприпасами. Это создавало внутри домашнюю атмосферу, защищало от сквозняков и ветра. У солдат не было нормальных ящиков для хранения вещей, так что письма, фотографии, подарки для родных, домашнее пиво, наркотики и прочие запрещенные вещи они прятали между стенками палаток.
Первому батальону повезло больше: его бойцы получили жилье в Бахараке, примерно в сорока километрах от Файзабада, в долине, окруженной высокими горами и питаемой тремя реками, берега которых заросли вишневыми деревьями. Деревни стояли на широких террасах, их окружали сады и маленькие поля. В батальон входили три стрелковых роты, минометная и ракетная батареи и батарея гаубиц, разведывательный взвод, взвод связистов и административный взвод — номинально пятьсот человек, а на практике порой вдвое меньше.
Сначала дорога из Бахарака в Файзабад была открыта. Снабжение шло без проблем, и командир батальона ездил на джипе на полковые совещания в Файзабад. Но к концу 1980 года повстанцы отрезали батальон от остальных частей полка. Каждое лето к нему пытались отправить колонну с припасами, и всякий раз колонну останавливал огонь, приходилось поворачивать. Поэтому батальон снабжали, если позволяла погода, вертолетами — дважды в день, кроме воскресений. Ми-8 летали парами и на большой высоте, пока не оказывались прямо над посадочной полосой, и выстреливали осветительные ракеты для защиты от зенитного обстрела. Солдаты мчались к вертолетам, разгружали их и забирали письма из дома.
Бойцы батальона жили в старой афганской крепости площадью шестьдесят на шестьдесят метров, с башнями по углам.
Бойцы дежурили с пяти утра до десяти вечера и спали в комнатах, пристроенных к трем глиняным стенам. Четвертая стена имела больше метра в толщину и четыре метра в высоту. Плоская крыша была изготовлена из переплетенных веток и глины. Под ней было прохладно летом и тепло зимой. Окна, затянутые полиэтиленом, выходили на галерею, огибающую внутренний дворик. Вокруг крепости солдаты построили еще одну невысокую стену, ограждающую некое подобие сада: там росли тенистые деревья, розы, трава. Посередине стояло большое абрикосовое дерево, а в углу — толстое тутовое. Даже внутри крепости проходили оросительные каналы, по которым бежала вода. Снаружи, за стеной, располагалась вертолетная площадка и парк бронетехники. Электрогенератор, бывало, работал лишь два часа за ночь, и солдаты вынуждены были обходиться керосиновыми лампами
.
Постепенно жизнь становилась удобнее. Вначале в крепости не было бани, и всю зиму солдаты ходили грязными, дожидаясь, когда сойдет лед на реке и можно будет искупаться
. В комнатах сделали деревянные потолки, чтобы куски дерева и земля не падали на голову. Стены побелили. Поставили кирпичные печи. В память о погибших между внутренней и маленькой наружной стеной установили ряд бетонных блоков, который назвали Аллеей славы. Солдаты маршировали вдоль них, выдвигаясь утром на плац. В ленинской комнате появился телевизор, и когда генератор работал, можно было поймать два советских канала. Иногда кинооператор привозил из Файзабада фильмы. Но по большей части солдатам 1-го батальона приходилось развлекать себя самостоятельно. Женщин в Бахараке, конечно, не было. Заняв выгодные позиции на башнях, солдаты снимали оптические прицелы с винтовок и разглядывали местных женщин, суетящихся в своих двориках
.
Неподалеку от крепости стоял беспорядочно устроенный кишлак, в котором жило около полутора тысяч человек. В 1982 году моджахеды несколько раз обстреляли крепость из минометов. Ближе к концу войны одного часового застрелил снайпер. Но, если не считать этих инцидентов, отношения между обитателями крепости и жителями кишлака были не такими уж враждебными. Без поддержки туда отправляться не следовало: могли обстрелять или похитить. Но им иногда разрешалось сходить на базар в составе вооруженной группы под началом офицера, а то и в сопровождении бронетехники. Там солдаты покупали сигареты и спички, сладости как заменитель сахара, чтобы сварить брагу, ягненка и рис, чтобы приготовить плов на день рождения, джинсы и магнитофоны, которые собирались взять домой, и свежие фрукты, которые в сезон не стоили почти ничего. Наркотики тоже обходились недорого — их можно было обменять на брикет мыла
.
* * *
Несмотря на трудности, боевой дух солдат по большей части оставался довольно высок. Они выполняли свой долг и стоически терпели до долгожданного дня демобилизации. Все упиралось в уровень подготовки офицеров. Советские офицеры досконально изучали принципы лидерства, то, как заботиться о своих людях и как управлять ими на поле боя
. Но многие, оказавшись в Афганистане, еще не имели опыта. И не все — как и в других армиях — соответствовали своей должности.
Солдаты четко знали, чего им хочется от офицеров: компетентности и честности, личного мужества, тактических навыков и понимания, что жизнью подчиненных нельзя жертвовать без нужды. Чего им совсем не хотелось (но что им доставалось слишком часто) — так это командиров, больше озабоченных собственной карьерой, чем жизнями подчиненных. Это вечные поводы для солдатской тревоги: рядовой Уоррен Олни, участник Гражданской войны в США, думал практически так же
.
Через много лет после службы в Бахараке Александр Гергель побывал в гостях у бывшего командира своей роты капитана Евгения Коновалова, теперь вышедшего в отставку: «Бравый вид, казацкие усы, уверенность и жизнерадостность в каждом слове и движении… Теперь, охватывая мыслью те события, я ужасаюсь, насколько трудным было положение командира роты в том смысле, что с одной стороны на него давили приказы вышестоящего командования, а с другой стороны — приказы собственной совести, не дававшие ему права жертвовать своими солдатами (18-летними мальчишками) ради продвижения интересов неких карьеристов, расценивавших войну как способ резкого продвижения по службе. Я очень уважал своего командира тогда, будучи в армии, но еще больше стал уважать по прошествии нескольких лет, когда понял, сколько он реально делал для нас и для того, чтобы уберечь нас, вернуть родителям живыми и здоровыми… [Р]ота была одной из лучших. Но мне кажется, командир вскоре понял тщетность войны и занял вполне определенную позицию, выражавшуюся в том, чтобы не “водить на пулеметы” своих людей и не усердствовать в выполнении дурацких задач.
Александр Карцев вспоминал о том времени, когда был лейтенантом:
Личным составом нужно было заниматься. И чтобы личный состав занимался делом. Когда я попал на сторожевую заставу после госпиталя, там была традиция старослужащих солдат (и земляков заместителя командира взвода) ставить на посты в первую смену (вечер). «Молодых» — ночью и под утро, а это самое тяжелое. Если подписываешь караульную ведомость — обратить на это внимание было совсем не сложно. Если два раза за ночь ты проверяешь посты, а не спишь — тоже увидишь и узнаешь многое. Через неделю мы эту проблему решили. Когда стали свободное время посвящать не только усилению инженерных оборонительных сооружений (очень важно, чтобы у солдат не было слишком много свободного времени), но и проводить ежедневную утреннюю физическую зарядку. У нас на заставе не было радио, телевидения, газеты привозили нечасто — информационный голод был очень сильным, и тогда я придумал, что будет здорово, если по вечерам каждый солдат будет рассказывать нам о своем доме, о близких и т.д. К праздникам мы старались устраивать концерты художественной самодеятельности. Во взводе был свой баян, гитара… Плюс с личным составом нужно было общаться. Ежедневно. Желательно со всеми. А не только со своим заместителем. Во взводе — четыре сержанта, с ними нужно обсудить учебные занятия или служебные вопросы. Секретарь комсомольской организации взвода. Санинструктор взвода. Механики-водители и наводчики-операторы. Вот уже и с половиной взвода пообщался. А ночью, пока проверяешь посты, переговоришь со второй половиной.
