* * *
Однако эта комедия таксономических нравов меркнет по сравнению с драмой, которая разыгралась, когда водяную лилию королевы хотели уговорить цвести в Британии – это виделось своего рода политическим императивом. Первые семена, которые прислал Шомбург, оказались невсхожими. Вторая партия, приобретенная у исследователя Томаса Бриджеса, проклюнулась, однако удалось получить всего два саженца, которые вскоре погибли в «темные и безрадостные» зимние дни. Хукер в отчаянии дал двум англичанам, жившим в Британской Гвиане, поручение приобрести семена и переправить их в Кью Гарденс в сосудах с родниковой водой. В феврале 1849 года семена благополучно прибыли, и Хукер, решив, как говорится, не складывать все яйца в одну корзину, роздал их в Чатсуорт-хаус, Кью Гарденс и в сады герцога Нортумберлендского в Сайон-хаус. В Чатсуорт-хаус работал Джозеф Пакстон, который окружил семена заботой и любовью и поместил в особый, разработанный по этому случаю бассейн, температура в котором поддерживалась на уровне 29,5 °C (85 °F). Пакстон снабдил бассейн лопастным колесом, дабы «внушить лилии, что она обитает в родных водах». Во всех садах семена высадили в условиях, которые, как полагали садоводы, лучше всего способствовали появлению первого цветка, и в результате началось состязание, по словам Уилфрида Бланта, «не менее увлекательное, чем гонка Скотта и Амундсена к Северному полюсу или гонки американцев и русских к Луне». Растения в Кью Гарденс и в Сайон-хаус оказались непоправимо хилыми, однако лилия в Большой оранжерее в Чатсуорт-хаус росла до того буйно, что бассейн пришлось расширить. К концу сентября один лист достиг в окружности одиннадцати футов. А 2 ноября 1849 года Джозеф Пакстон уже смог восторженно написать герцогу, находившемуся тогда в Ирландии: «Виктория дала бутон! Он появился вчера – огромный, будто маковая коробочка. Словно крупный персик в чашечке. Нет слов, чтобы описать красоту и великолепие этого растения!» Герцог поспешил домой и отправил цветок и лист королеве в Виндзорский дворец. Историк Изабель Армстронг (хотя она ошибочно приписывает изобретение названия V. regia Пакстону – по ее мнению, он пустил его в обращение из низкопоклонства) описывает «рекламу лилии» как «аристократический фокус, сознательное создание мифа о порождении ботаники, достойном Бробдингнега, в некотором смысле сродни другим сенсациям – полетам на воздушном шаре, цирку с животными-уродцами – то есть развлечениям, которые устраивали в популярных городских парках»
[154].
Может быть, и так, однако среди популярных парков был и Кью Гарденс, а его расположение в центре города и коллектив верных поклонников обеспечил цветущей лилии славу, далеко выходящую за рамки «фокуса» для сливок общества. К концу сороковых годов XIX века Кью Гарденс посещало до 10 000 человек ежедневно. Вход был бесплатный, а директор Хукер, будучи человеком гордым, но демократических взглядов, проводил политику, согласно которой «завсегдатаи пивных и кегельбанов в “грязных, людных лондонских дворах, рассадниках всяческой заразы” получали приглашение проводить утро в “идеальном раю” Кью Гарденс». Водяная лилия цвела все следующее лето, аттракцион продолжался до Рождества. Оказалось, что это едва ли не самый интересный экспонат, который Кью Гарденс предлагал одержимым ботаникой гражданам столицы, а чтобы показать лилию во всей красе, Хукер построил бассейн гораздо больше прежнего. Когда лилию только начали выставлять, тысячи зевак отправились в Ричмонд, чтобы полюбоваться ее цветением во всей его чувственной полноте. Экземпляры из Кью Гарденс были весьма пунктуальны. Каждый день около двух часов (к счастью, сады открывались для широкой публики в час дня) свежие белые бутоны размером с теннисный мячик начинали источать сильный аромат, который сравнивали то с дыней, то с земляникой, то с ананасом. Спустя несколько часов лепестки раскрывались и постепенно меняли цвет до ярко-розового. К десяти они начинали закрываться. Медленный упадок цветов продолжался весь следующий день, и вянущие лепестки превращались в «пурпурный покров», а затем уходили под воду. Увы, как часто бывало в те времена, оказалось, что европейские садоводческие рефлексы совсем не подходят для выращивания тропических растений, и викторию, лишенную подобающей вентиляции и колебаний температуры, снова пришлось перевозить.
Мне еще предстоит увидеть викторию в полном цвету. Много лет назад я целыми днями просиживал на страже возле экземпляра в ботаническом саду «Проект “Эдем”» в Корнуолле, однако там цветы всегда были либо раскрыты, либо туго свернуты в бутоны, и мне так и не довелось ни увидеть, ни обонять, как они раскрываются во всей своей барочности. Меня несколько утешает, что легендарный амазонский ботаник и бывший директор Кью Гарденс сэр Гиллеан Пранс как-то тоже заглянул в этот биом и рассказал мне, как наблюдал весь ритуал в диких условиях, а затем объяснил, какую роль играет пышное цветение в жизни самого растения. Температура раскрывающихся бутонов (в этот момент они находятся в «мужском» состоянии) поднимается, пока не станет на 11 °C выше окружающей среды, чтобы привлечь жуков-опылителей не только чарующим ароматом, но и уютным теплом. Едва насекомые попадают внутрь, как цветок закрывается и держит их в ловушке двадцать четыре часа; за это время на их тельца налипает много пыльцы. На следующий день цветок снова раскрывается – на сей раз в нем ярко выражены женские органы размножения – и жуки спасаются бегством, скорее всего, на другой раскрытый цветок, и опыляют его. Между тем жуки, сидевшие в других бутонах, несут свой груз пыльцы на вянущие «женские» цветы.
Возможность наблюдать ритуал раскрытия (но не опыления) представилась мне в конце лета 2013 года, когда буйно расцвела амазонская водяная лилия в Кембридже – ближайшем к моему дому ботаническом саду. Мне дали разрешение посещать оранжерею после закрытия и к тому же обещали позвонить, едва бутон зашевелится. Кембриджский экземпляр принадлежит к виду V. cruziana, выращивать который в неволе труднее, чем его родственницу V. amazonica, однако проказничают при цветении они одинаково. Иногда набухший бутон остается туго закрытым, иногда он открывается с непредсказуемой поспешностью. Когда мне позвонили, что цветок неожиданно открылся ночью, а следующий ожидается к вечеру, я бросился в Кембридж, где меня к подающей надежды дебютантке проводил Алекс Саммерс, хранитель оранжерей. Бутон и в самом деле понемногу набухал, над бассейном разносился еле заметный аромат ананаса. Однако недаром говорят, что если смотреть на чайник, он никогда не закипит, и бутон ни за что не раскрывался и не нагревался. К десяти часам мы оставили всякую надежду.
Но цветы в ботанических садах цветут не зря, даже если их никто не видит. Поскольку в Кембриджшире не водятся тропические скарабеи (пока что), роль опылителя приходилось исполнять Алексу. Войдя по бедра в открытый бассейн с лилиями, он пощекотал школьными рисовальными кисточками золотые тычинки роскошного цветка, раскрывшегося накануне ночью. Сцена была похожа на спиритический сеанс: кружок взволнованных зрителей, тенистый занавес из экзотических деревьев, отражающихся в стекле, лилия, озаренная призрачным зеленым светом полудюжины смартфонов. «Покажите этим жукам, Алекс, что такое настоящий профессионал», – посоветовал кто-то из зрителей. Алекс и показал – с большим успехом. Ему удалось собрать огромное количество пыльцы, и назавтра он перенес ее в цветок, который открылся, когда ему заблагорассудилось, – после того, как все мы ушли спать. Месяц спустя я узнал от Алекса, что его жучиные усилия привели к появлению на свет 194 семян, «каждое величиной с шарик из подшипника».
