Вероятно, Массон так сочувствовал этим живым организмам отчасти благодаря своему воспитанию: ведь они так явно противоречили убеждению европейцев, что буйная растительность возможна лишь на плодородных почвах. Должно быть, он был знаком с пустынной растительностью – именно таковы были холмы в окрестностях его дома в Абердиншире. Однако по сравнению со звездными зарослями Кару родные пустоши казались, наверное, чуть ли не монокультурой. В юности Массон, скорее всего, узнал, что обеднение флоры шотландских гор – это результат массовой депортации местных жителей, «зачистки шотландского плоскогорья» в XVIII–XVIII веках. Даже далеко на юге, в Абердиншире, натуральное хозяйство насильно заменили овцеводством. Массон понимал, что практически то же самое начинается и в Кару.
Местные племена кой-коин (европейцы называли их готтентотами) были кочевниками-скотоводами и пасли своих быков нгуни на общих пастбищах, практикуя схему перегона, при которой они со скотом в сезоны дождей мигрировали в регионы с более богатой растительностью. Рост стапелий и других растений пустыни (большинство из них многолетние и вполне способны сохраниться и после того, как их объест скот) очень зависит от дождей, поэтому подобная система налаживала устойчивое равновесие между растениями и животными, поскольку кочевники-скотоводы зачастую оппортунистически пользовались сезонными колебаниями местных условий. Когда появились голландские поселенцы, они поначалу переняли скотоводческие приемы племен кой-коин. Однако к концу XVIII века, ко времени экспедиции Массона, они начали создавать закрытые пастбища с жестко определенными границами на манер североевропейских животноводческих хозяйств, а такая система для пустынных областей не годилась. Организация охраняемых поселений вокруг источников воды приводила к тому, что орбиты пастбищ резко сокращались, и их использовали гораздо интенсивнее. Скот ежедневно перегоняли с природных пастбищ у водопоя в крааль и обратно – отчасти для защиты от хищников. Массированное перемещение скота приводило к эрозии почвы, а огороженные краали быстро превратились в голые участки выветренного песка.
Подобные пейзажи окружали Массона весь сентябрь следующего года, и его беседа с «поселянином» (скорее всего, это был фермер-голландец) указывает на интенсивность использования пастбищ:
26 октября 1774 года. Край этот бесплоден до того, что и представить себе невозможно: куда ни бросишь взгляд, не видишь ничего, кроме голых холмов, на которых нет ни травинки, лишь мелкие суккуленты… Поселянин сказал нам, что зимою холмы раскрашены всевозможными красками, и добавил, что его часто огорчает, что его страну в пору цветения пока что не видел ни один человек, сведущий в ботанике. Мы выразили удивление, что он кормит в столь пустынной местности такие большие стада овец, на что он заметил, что их овцы траву не едят – только суккуленты и всяческие кусты, среди которых много ароматических…
[31 октября] Пустыня эта безбрежна, и… здесь еще сохранилась великая сокровищница неизвестных растений этих краев, особенно суккулентов, которые невозможно сохранить иначе, кроме как сделав хорошие рисунки и описания на месте, чего было бы легко достичь в дождливый сезон, когда повсюду много свежей воды. Однако в это время года мы были вынуждены делать большие переходы, чтобы спасти жизнь своих вьючных животных, и собирали лишь то, что находили у самой дороги, то есть всего около сотни растений, никогда ранее не описывавшихся.
Как характерно для Массона ставить благополучие животных выше профессиональных целей!
Во время своих путешествий Массон нарисовал прямо в поле лишь несколько экземпляров дикорастущих растений, и по большей части его работы основаны на растениях, которые он пересадил в свой сад в Кейптауне, где и поселился в 1786 году. Он писал: «Рисунки сделаны в естественном климате, и… вероятно, отражают природный облик растений, на них изображенных, лучше, чем рисунки, сделанные с экземпляров, которые растут в экзотических оранжереях». Художник был скромен, как всегда. Его коллекция рисунков, опубликованная в 1796–1797 годах под названием “Stapelia Novae”, передает восторг и оптимизм, с которыми он взирал на эти пустынные цветы.
Будущее Кару оказалось сродни так называемым пустошам. На заре ХХ века здесь бушевали сражения Англо-бурской войны, а в самом начале XXI века было объявлено, что именно здесь будет вестись основная добыча полезных ископаемых методом разрыва гидравлического пласта во всей Южной Африке.
* * *
Сам Массон при всей своей симпатии к местному населению, растениям и животным Кару все же иногда смотрел на вещи с имперской точки зрения. Когда в 1775 году он возвращался в Британию, то привез с собой первый экземпляр цветка под названием «райская птица» – один из пяти видов Strelitzia, которые растут на берегах реки и во влажных кустарниках Капской провинции. В Англии еще не видели цветов такой роскошной окраски и невероятной формы. Растение достигает в высоту более шести футов – под два метра – и цветы высятся над листьями на длинных стеблях, будто заморские журавли. Жесткие остроконечные обвертки, окрашенные акварельными переливами желтого и розового, торчат под прямым углом к стеблю – точь-в-точь птичья головка с клювом. Из этих обверток пробиваются цветы – чтобы распуститься, у них уходит неделя. Цветок состоит из трех ярко-оранжевых чашелистиков и трех миниатюрных голубых лепестков – все вместе похоже на нарядный хохолок. Царственная, чуть ли не геральдическая форма цветка и послужила поводом назвать его Strelitzia reginae в честь Шарлотты Мекленбург-Стрелицкой, супруги короля Великобритании Георга III, и художники из Кью Гарденс, а также придворные живописцы поставили себе цель верноподданно запечатлеть его на холсте и бумаге. Австрийский ботанический график Франц Бауэр посвятил ей целый том (“Strelitzia depicta”, 1818). Он довольно хорошо передал закатное сочетание голубого и оранжевого, однако его мастерства не хватило на изображение пластмассовой упругости цветка, еще сильнее выраженной в поверхностной текстуре обверток. Впрочем, это не удалось и Массону, как бы искусно он ни передавал особенности новых видов растений в дальнейшем.
Другая примечательная черта райской птицы растительного царства, которую Массон не сумел ни зарисовать, ни заметить, – это необычайная, магнетическая привлекательность цветка для настоящих птиц. Нектарницы прилетают к нему попить сладкого сока и садятся на цветы, чтобы добраться до внутренних полостей с медом. Под их весом лепестки раскрываются и посыпают им лапки пыльцой – тем самым растение задействует птиц как опылителей в обмен на то, что они собирают его нектар. Как мы видели, механизмы опыления растений насекомыми были открыты и описаны лишь в первые десятилетия XIX века. Мысль, что изящные птички могут исполнять какую-то функцию, а не просто лакомиться медом, была тогда чересчур смелой.
20. Из одного корня. Эклектика Ост-Индской компании
Индию колонизировали раньше, чем Южную Африку, однако в начале XIX века ее ресурсы древесины и потенциально съедобных и лекарственных растений были даже не исследованы и тем более не были пущены на повышение благосостояния европейских империй
[135]. Был там и еще один ресурс, нечасто встречающийся в тропиках: образованная рабочая сила с письменной культурой. Один чиновник из Ост-Индской компании едва не потерял дар речи от восхищения, когда задумался обо всем, что сулит этот неисчерпаемый источник: «Какие просторы расстилаются перед ботаником в этой бескрайней стране! Сколько здесь безработных, чьи свободные часы можно ко всеобщему удовольствию, с пользой и прибылью посвятить этой задаче! Великий Боже, как чудны, как многогранны дела Твои!» Правда, мечты о том, чтобы безработные жители субконтинента нашли удовлетворение профессиональных амбиций, а вероятно, и спасение в объятиях Флоры, были нетипичны для идеологии Ост-Индской компании. Она появилась в Индии в начале XVII века и обрела там такую власть, какую редко удается захватить предприятию, задуманному как чисто коммерческое. Компания, по сути дела, обладала монополией на эксплуатацию экономических ресурсов страны, а во многих регионах de facto исполняла роль правительства. А также либо подавляла, либо присваивала основные отрасли местной промышленности, если это было в ее интересах.
