Упругий стебель клонится и гнется,
Недвижный агнец не моргнет, не шелохнется,
Нет на стебле ни листьев, ни ветвей,
У зверя нет ни мыслей, ни страстей;
Трава травой набьет ему живот,
Не то совсем прервется его род.
Что касается Британии, то здесь на форзаце первых изданий великого руководства по сельскому хозяйству ботаника Джона Паркинсона “Paradisi in Sole Paradisus Terrestris” (название – остроумный двуязычный каламбур, оно означает «Рая-на-Солнце Рай-на-земле», поскольку «Паркинсон» созвучно “Park-in-sun” – «(Райский) сад на Солнце») красовалась гравюра «Адам и Ева в Раю любуются растениями». Выбор растений там поистине роскошен – яблони, пальмы, лилии, цикламены, тюльпаны – и длинноволосая Ева просто восхитительна, а рядом пристроился легко узнаваемый агнец на стебле, и пищи у него пока что вдоволь.
На заре эпохи Просвещения к этой неправдоподобной легенде стали относиться скептически. В музеях Европы нашлись кое-какие иссушенные мощи, якобы принадлежавшие чудесным растениям-агнцам, однако те, кто подарил их музеям, похоже, не видели живого зверя своими глазами. Всегда одно и то же – истории, рассказанные коллегами, которые прочитали их в мемуарах какого-то кабинетного ученого. Крепли подозрения, что речь идет о каком-то обычном растении или артефакте, который просто раньше никто не описывал, а теперь рассказы о нем безнадежно искажены и щедро сдобрены какими-то слухами из третьих рук и отрывками из экзотических татарских сказок. Первым ученым, который усомнился в этой легенде, был доктор Энгельбрехт Кемпфер, хирург из Голландской Ост-Индской компании, и произошло это в конце XVII века. Его исследования «травоядных зоофитов» оказались бесплодными, зато он обнаружил породу овец на побережье Каспийского моря, обладавшую удивительно мягкой шкурой и тонкой шерстью. Местные скотоводы часто резали беременных овец, чтобы добыть еще более нежные шкурки нерожденных ягнят. Их кожа была тоньше самого лучшего пергамента. При высыхании она сжималась и «принимала форму, которая могла бы натолкнуть несведущих и легковерных на мысль, будто перед ними меховая тыковка». Кемпфер полагал, что именно эти высушенные шкурки, попавшие в европейские коллекции, и выдают за образчики меха зоофита.
Однако еще более правдоподобное объяснение появилось после того, как в 1698 году великий коллекционер сэр Ганс Слоан представил очередной ссохшийся экспонат собранию членов Королевского научного общества
[60]. В последующие два столетия этот артефакт считался источником всего корпуса мифов о растении-агнце. Это был фрагмент корневища китайского древовидного папоротника длиной около тридцати сантиметров и толщиной в запястье, на котором было грубо вырезано ножом подобие овечьей головы, а из четырех отростков сделано что-то вроде ножек. Корневище было покрыто желтоватым пушком, местами достигавшим полусантиметра. Легендарное растение, сделанное из настоящего. На протяжении XVIII века в Азии то и дело находили очередные образчики резных корневищ, и все они принадлежали древовидным папоротникам рода Dicksonia. Их продавали как игрушки и сувениры, а легковерным туристам, несомненно, выдавали за диковинных зверей загадочного Востока.
Еще на сто лет споры улеглись ко всеобщему удовольствию – что не может не удивлять, ведь все поверили, будто источником изысканных, широко распространенных легенд на протяжении более тысячи лет служили грубые поделки. Однако в восьмидесятые годы XIX века Генри Ли, член Линнеевского общества и борец с расхожими мифами, автор “Sea Monsters Unmasked” («Разоблачение морских чудовищ») и “The Octopus, or the Devil-fish of Fiction and Fact” («Осьминог, или Дьявольская рыба: вымысел и факты») решил, что нашел подлинное объяснение, которое к тому же прекрасно согласовывалось с тогдашними имперскими амбициями Британии. Фигурки из корневищ папоротника он подверг осмеянию. «Должен выразить весьма определенное мнение, что и они, и «агнцы» (?), сделанные из них, имеют к происхождению легенды о “Barometz” [sic] не больше отношения, чем фальшивые русалки, которых так ловко мастерят японцы, к происхождению мифа о людях и божествах с рыбьими хвостами»
[61]. Генри Ли писал свои книги за прочными стенами лондонского «Клуба дикарей», излюбленного пристанища путешественников и чудаков-интеллектуалов, и предложил радикально новое толкование, которое по-прежнему основывалось на предположении о неверно понятой сущности, однако было правдоподобнее прежней версии. Ли рассмотрел все доступные данные и сделал вывод, что теперь мы можем уверенно опознать подлинные «формы и черты» растения-агнца «в различных обличьях, которое оно было вынуждено принимать в рассказах охочих до чудес средневековых сплетников» и понять, что это «растение, которое играет для человечества куда более важную роль, чем пустячные игрушки, которые китайцы делают из корней папоротника». Ученый победоносно объявил, что первоначальный «борамец» – не что иное, как коробочка хлопка на стебле. Это был вполне приемлемый и патриотичный вердикт человека, который в заключительной главе с жаром настаивает, что Британия должна удержать Индию, упоминая при этом, какие огромные прибыли сулят ее хлопковые плантации (см. рис. 15 на цветной вклейке).
Самое странное – как этот странный миф вообще сумел укорениться в Европе. Хлопчатник – растение всем знакомое. Его ввозили в Южную Европу со времен античности, а к XIV веку он вошел в обиход уже по всему континенту. К концу XVI века фламандские прядильщики и ткачи производили в Британии хлопковые ткани из сырья. В 1597 году ботаник Джон Джерард небрежно писал о хлопчатнике: «Было бы излишне рассказывать, чем так хорош пух этого растения: об этом говорит и житейский опыт, и ежедневное применение, и польза, которую он нам приносит»
[62]. Он пытался выращивать хлопчатник у себя в саду в Холборне. Тот «рос очень хорошо, но погиб, не успев созреть, по причине заморозков, приключившихся в пору его цветения».
Итак, перед нами отнюдь не таинственный незнакомец – и в виде необработанной коробочки, и в виде готовой ткани. Даже если исходное растение было редкостью, едва ли тот, кто впервые видел этот непритязательный кустик с семенными коробочками в виде комочков пуха размером с инжир, мог бы принять его за фантасмагорический гибрид растения и животного. Однако происхождение легенды, а может быть, и ее психологическая основа и правда перекликаются с подлинной историей хлопчатника, которая ничуть не менее увлекательна и необычна, чем вымышленные рассказы о растении-агнце.
* * *
Род Gossypium (семейство Мальвовые) включает в себя четыре вида, известные как хлопчатник, – два из них произрастают в Старом Свете, два в Новом
[63]. Их уже давно окультурили и создают из них гибриды – так давно, что так и не удалось найти дикорастущего предка видов Старого Света G. arboreum и G. herbaceum, хотя есть несколько версий, но все они неубедительны. Культурные сорта, вероятно, появились в Африке еще до каменного века и были выведены из какого-то дикорастущего вида Gossypium, которые находят там до сих пор, а их пух применялся не в ткачестве, а в каких-то других, не связанных с ним областях, – вероятно, для церемониальных украшений или для кровоостанавливающих повязок. В какой-то момент первые культурные сорта попали в Азию, где около 1000 года до н. э. в долине реки Инд появились первые свидетельства о профессиональном ткачестве. Затем хлопчатник медленно распространялся на запад, и в Книге Есфирь говорится, что стены дворца царя Соломона завешаны «бумажными» тканями. В V веке до н. э. Геродот, один из самых надежных классических комментаторов, писал: «В Индии… плоды дикорастущих деревьев дают… шерсть, по красоте и прочности выше овечьей шерсти. Одежды индийцев изготовляются из этой древесной шерсти» (пер. Г. Стратановского). В этом описании видны зачатки мифа о растении-агнце, однако нет никаких намеков на то, что Геродот считал хлопчатник не просто обычным растением с необычными плодами. Пройдет пятьсот лет, и Плиний Старший обнаружит, что хлопчатник мигрировал еще дальше на запад, и определит, что его коробочки с ботанической точки зрения – плоды, содержащие семена: «Верхняя часть Египта, обращенная к Аравии, родит кустарник, который некоторые называют госсипион, многие – ксилон, и потому сделанные из него полотняные ткани – ксилинами. Он небольшой и выпускает похожий на мохнатый орех плод, пух которого, из внутреннего волокна, прядется» (пер. М. Сергиенко). Хлопчатник следовал по знакомой дороге на запад – сначала римляне импортировали индийские ткани, потом, в начале X века, мавры вводили свои принципы сельского хозяйства и культурные сорта в Испании и на Сицилии.
