Картина «Поринглендский дуб» – одно из самых известных произведений норфолкского художника Джона Крома, принадлежавшего к Норичской школе, чьи члены опередили Констебля в своем сопротивлении классицизму и стремились рисовать натуралистичные пейзажи и простых людей труда (см. рис. 13 на цветной вклейке). Композиционный центр картины, написанной в 1818 году, – юный, прямой дуб с негустой кроной. Дерево растет у пруда, в котором то ли купаются, то ли просто плещутся четыре деревенских мальчика. Они полураздеты и обращены к зрителю спиной, что создает ощущение непринужденности сельской жизни. Живо ли дерево до сих пор, неясно. У одного пруда в Порингленде (теперь это крупный поселок к югу от Норича) растет дуб, который вполне мог бы быть тем самым деревом с картины Крома, постаревшим лет на двести, и местные жители горячо настаивают, что так и есть. Местность вокруг пруда застроена, дерево растет в саду современной Свободной церкви размером с бунгало и с кафе при ней – слабые отголоски популизма Крома. Когда я увидел это дерево, меня поразило, как оно отличается от Дуба Кеттов. Дуб стоит по-прежнему прямо, как и на картине Крома, и так строен и изящен, что издалека мог бы сойти за березу. Его очертания достойны пейзажного парка или питомника – идеальный образ дерева. Дубы Кеттов и Крома независимо от их подлинности и происхождения отражают два культурных типажа – дуб-трудяга представителей общин и дуб пасторальный, идиллический.
Третий дуб-символ Норфолка находится на потолке галереи Норичского кафедрального собора. Он растет из лица Зеленого человека – с тонкими чертами и длинными волосами. Строго говоря, это не дуб, а четыре дубовых листа. Однако на вид они похожи на отдельные деревья. Черешки у них пропорционально такие же толстые, как стволы, а края сборчатые и покрыты позолотой, будто крона дерева, уже тронутая вездесущим великолепием осени. Это дуб мифотворческий. В галерее еще восемь видов голов с листьями, но не все с дубовыми. Один персонаж с лицом жиголо украшен пучками позолоченных листьев боярышника. Другой – дьявольски-лукавый, с бровями буквой V, будто усики у жука, и венок из листьев непонятной породы исходит у него из углов рта, по обе стороны от дразнящегося языка, – это, пожалуй, самый знакомый нам формат Зеленого человека. Украшенная листьями голова – мотив разнообразный и вездесущий, и споры о его значении или значениях ведутся вот уже более тысячи лет. Как правило, это человеческая голова либо в венце, либо в головном уборе из листьев, либо листья растут из нее – из ушей, ноздрей и рта. А может быть, листья, наоборот, врастают в нее. Две точки зрения в соответствии с двумя разными предлогами показывают, насколько Зеленый человек открыт для самых разных толкований. То ли символ дьявола, то ли эмблема смерти и новой жизни, знак единства человека и природы – или просто полюбившийся мотив длинного цикла карикатур.
Самые древние версии датируются переходом от доисторической эры к исторической. Кельтского бога Кернунна изображали с листьями вместо волос на голове. Из голов VI века на византийских капителях расходятся листья аканфа. В христианском контексте мотив впервые появился на гробнице Св. Абры (ныне хранится в Пуатье) и датируется IV–V веками. Современные Зеленые люди, дубовые донельзя, продаются в виде гипсовых слепков для украшения интерьера и вносят свой вклад в атмосферу старой доброй Англии вместе с бутылками из-под эля и фотографиями с крикетных матчей. Однако классические Зеленые люди сильнее всего сконцентрированы в церквах Северной Европы, построенных с X по XVII век, и, несомненно, если и не имеют какого-то определенного смысла, то в любом случае обладают богословским статусом.
Обычно интерпретации значения Зеленого человека бывают либо аскетическими, либо праздничными. В своем классическом труде “The Green Man” («Зеленый человек»), который вышел в 1974 году, Кэтлин Басфорд становится на сторону тех, кто ищет в этом образе нравоучения, и рассматривает украшенные листвой головы в основном как предостережения о соблазнах материального мира. Эту символическую линию исследовательница возводит к влиятельному теологу восьмого века Рабану Мавру, для которого «листья были символом плотских грехов или безнравственных сластолюбцев, осужденных на вечные муки». Листья изображали исходящие изо рта дурные слова и попадающие в душу через глаза непристойные зрелища. Напротив, “Green Man” («Зеленый человек») Уильяма Андерсона (1990), книга пантеистическая, глубокая и многогранная, относится к этому образу с большой симпатией. С точки зрения Андерсона, эта фигура – универсальный символ (подзаголовок книги гласит: «Архетип нашего единства с Землей»). Ученый прослеживает внешние перемены в стиле изображения этих голов с течением времени и в ходе изменений физической структуры Церкви. Самые ранние, похоже, больше всего напоминают сатану. Лица дышат неуемной яростью. Рты открыты, зубы оскалены, языки высунуты. В эпоху Возрождения лица становятся мягче и приобретают правдоподобные черты реальных людей. Растительность уже не торчит из естественных отверстий, а скорее обрамляет лицо. В церковных зданиях эти изображения занимают самые разные места. Андерсон предполагает, что если они расположены на клиросе, то листья символизируют Слово, произносимое при пении гимна или литании. А над вратами, в которые входят живые и выходят мертвые, они могут служить memento mori, напоминанием, что «всякая плоть – трава».
Однако буйное разнообразие форм и изобретательность при выборе места не укладываются ни в какие шаблоны. Зеленых людей находят и высоко-высоко, среди горгулий, и спрятанными под скамьями на клиросе. Очевидно, что на них влияет и воображение каждого резчика, и его личное чувство юмора или благочестие. Среди Зеленых людей встречаются и карикатуры на деревенских стариков, и жуткие предвестия вечного проклятия, и остроумные зрительные каламбуры. Один из самых красивых Зеленых людей в Англии – резное лицо из церкви в деревне Саттон Бенджер в Уилтшире. На нем застыла мина терпеливой обреченности, а изо рта исходят побеги боярышника, в которых вовсю лакомятся ягодами два дрозда. В деревне Бром в графстве Саффолк есть древняя церковь, которую капитально перестроили в викторианскую эпоху, и там каменщик вырезал незаурядное, хотя и несколько слишком мягкое лицо, украшенное листвой, а рядом – изящный букетик дубовых листьев, в котором просветы между волнистыми краями напоминают прорези для глаз в карнавальной маске.
«Зеленый человек из Бамберга» – уникальное лицо-лист.
Бамбергский собор, Германия, XIII в.
Фото Bildarchiv Monheim/akg-images
Я видел много Зеленых людей по всей Европе и думаю, что с течением лет они превратились в универсальный элемент дизайна, своего рода логотип, наделенный вечным обаянием химеры и непреодолимо притягательный для резчиков. Многие Зеленые люди, несомненно, наделялись духовным или религиозным смыслом, однако, подозреваю, по большей части их создавали в шутку, ради украшения или просто потому, что для них находилось подходящее место в церкви. В некоторых случаях они служили чем-то вроде кашпо, из которого каменные побеги с листьями разбегались гирляндами по всем стенам.
