– Духота привела к кислородному голоданию. Будем надеяться, что это не гипоксия.
– Зря я ожерелье бирюзовое не надела. Оберег! Доктор, а как определить?
– Вам чего сейчас больше всего хочется?
– Мяса с кровью.
– Признак гипоксии. Есть заболевания сердечно-сосудистой системы или легких?
– Нет.
– Ваш гинеколог упоминал неправильное развитие плацентарного кровообращения?
– Нет.
– Это хорошо, значит, нет причин для гипоксии. Как ведет себя малыш?
Прыгаю и хлопаю в ладоши! Ура! У нас все хорошо!
– Чрезмерная активность плода – один из признаков гипоксии. Своими активными движениями ребенок, возможно, нарабатывает недополучаемый кислород.
– Ну, вот уже затих. Все в порядке, доктор?
– Сейчас послушаем. Сердце малыша бьется. Есть небольшая аритмийка.
– Боже мой! Что же делать?
Нам с мамой опять не хватает кислорода. Мне не хочется двигаться, но зверски хочется печенки. Сердце бьется неровно, ритм нарушается. Это аритмия. Она меня погубит! Испуганный доктор, заикаясь, объясняет, что аритмия моя вероятнее всего временная. Как только сердечко мое «созреет» окончательно, аритмия пройдет. Из его мыслей, которыми он с остальными не делится, во избежание паники, Я узнаю, что один из основных рисков при рождении шестимесячных младенцев – необходимость скоростной адаптации к окружающей среде. Спешка в природном процессе разрушает. В отчаянной попытке предотвратить выкидыш доктор даже решается оклеветать свой стетоскоп. Приписывает послышавшуюся аритмию несовершенству прослушивающего устройства. Панику сменяет смех облегчения. Юмор – лучший доктор. При отсутствии камней. Это уже мама. Настойчивая!
Мне двадцать пять недель. Я ростом тридцать четыре сантиметра и вешу почти килограмм. Из простого сгустка клеток я перехожу в третий и самый ответственный период внутриутробного развития. У меня работают все основные системы органов, но все недоразвиты. А мозг и зрение вообще будут развиваться еще и после рождения. Я регулярно напоминаю себе, что спешка приводит к разрушению недоразвитых органов и недозрелого мозга. Зато веки разлепились уже сейчас, и карий цвет моих глаз останется неизменен. К великому разочарованию, даже открыв глаза, Я так и не получило окончательный доступ в мир ощущений. Ясности не прибавилось. Зато появилась еще одна мотивация. Увидеть бриллианты вот этими самыми глазами. Наяву!
Глава 27
Выкидыши и недоноски
Начало двадцать шестой недели. Моя нервная система переполнена сигналами, нейроны перевозбуждены. Я и так-то не знаю, что делать дальше со всем этим багажом, а тут еще бурлящие мамины эмоции подзуживают. В оставшиеся до рождения три месяца задача моих органов проста. Развиться. Неужели Я стану независимо? Хотя бы от маминого неуправляемого воображения и эмоционального перевозбуждения. К счастью, хотя бы процесс интенсивной внешней стимуляции замедляется. Папа улетел, а с ним и неразбериха национальных конфликтов. Мы с мамой тоже покидаем Россию, а с ней и бесконечный мир новых открытий и будоражащих впечатлений. Возвращаемся в Китай, на нейтральную территорию. В домашний комфорт, мир и покой.
– Никогда не были в Питере? В следующий раз вернетесь в Москву и на выходные обязательно поезжайте. Всего час лету. Это как у вас в Австрии побывать в Вене и не заехать в Зальцбург.
Мама пускается расписывать прелести Москвы и Питера соседке по креслу в самолете на нашем пути домой в Шанхай. Она представляет Москву городом денег и купеческих палат. Цивилизация, роскошь, прогресс. Гигантские бизнес-центры и элитные магазины перемежаются со старинными особняками в узких переулках. Деловитость, расчет, темп. Сногсшибательный темп. Город – соковыжималка. Попадаешь в нее и крутишься, и плющишься, пока не вытечет из тебя последняя капля энергии. Восполнишься – добро пожаловать в забег по следующему кругу, сдулся – на помойку. Питер же город интеллигенции и вечности. Город-памятник. Время остановилось. Величавые дворцы и палаты застыли и запылились. Все роковые свершения позади, время – вечность. Тоскливое сегодня. Дворы-колодцы, битая брусчатка, трамваи и езда без полос. Два города – два мира – два образа жизни.
Я тоже переполнено впечатлениями. Правда, слегка иного сорта. Россия произвела во мне революцию. Мое представление о человеческом мире разрушено до основания. Равно как и понимание того, что означает стать человеком. Мне казалось, стать человеком значит обрести тело, руки, ноги, голову. Научиться открывать глаза, уши, рот. Построить нервную систему и получить доступ к ощущениям и эмоциям. Пробуй, трогай, наслаждайся. И вот тело, руки, ноги, голова есть, а куда их нести? Глаза, уши, рот открыты, а что делать с тем, что туда попадает? Ощущений и эмоций – шквал, а как с ними справляться? Каким быть? Зачем быть? С кем быть? Человек – он оказывается, как и яйцо, один из семи миллионов. А то и больше. Только все они разные. И среди них надо жить. И индивидуальность сохранить. А для начала создать.
Мама украдкой рассматривает задремавшую соседку. Строгое платье мышино-серого трикотажа мягко подчеркивает стройность фигуры. Нить белого жемчуга оттеняет нежный загар. Ни лишней жиринки, ни токсикоза. Привычно курсирует между столицами мира, останавливаясь в деловых отелях. Уверенность, значимость, элегантность. Ее не мучают комплексы «что я с ним буду делать». Она не просыпается от страха за результат анализа и не вырастает еженедельно из своих вещей. Ее не отекшие, изящные ступни легко влезут в лакированные шпильки по приземлении. Окружающие принимают ее всерьез, а не снисходительно соглашаются из сочувствия. Она строит карьеру, а не вынашивает плод. Вечером она идет в театр или ресторан, движимая жаждой искусства и общения, а не в постельку, изнеможенная гормональными перестройками. Она личность, а не беременная. Она, как, впрочем, и никто другой в этом мире, маму не поймет никогда.
Одиночество и отторженность перехватывают горло. Наши с мамой эмоциональные потоки наращивают силу. Гормоны усиливают циркуляцию по системе плод – мать. Мы взаимно заряжаемся неуверенностью, беспомощностью и страхом. Мы ведем нашу систему прямиком к перегреву. Ни мама, ни Я не контролируем ситуацию. Делая попытку вырваться из штопора гормональной бури, Я толкаюсь обеими ногами в амнион и замираю, скрючившись от боли. Привычно мягкий водяной мешочек превратился в железный сундук. Мои побитые пятки жалобно прижимаются к животу. Кончики губ опускаются, нос сморщивается, глаза зажмуриваются. Мама растерянно держит руки на окаменевшем животе. На мгновение ей начинает казаться, что помягчало, но затвердевание тут же начинается снова. Боль отдается в паху, животе, спине. Каждое сокращение отзывается в мозге причиной преждевременных родов. Многоводие. УЗИ бы показало. Отпускает… Зажим. Отслойка плаценты. Доктор бы предупредил. Отпускает. Зажим. Гибель плода. Ну, Я-то живо! Отпускает. Сильный нервный стресс и депрессия. Это про нас! Паника! Зажим.
Я – выкидыш! Нет, выкидышем Я бы считалось до двадцати двух недель. Я недоносок. В случае если масса моего тела не менее двух с половиной кило. Нехватка означает недостаток тепловой защиты. Легкий прохладный ветерок и пневмония! Даже в инкубаторе. Зато есть случаи, когда выживали дети, появившиеся на свет на двадцать пятой неделе беременности. Мне уже почти целых двадцать шесть. Правда, у недоношенных детей чаще наблюдаются отставания физического и умственного развития. Только бы не умственного. В случае преждевременных родов повышается вероятность смерти плода. Погибают каждые десять из ста. А вот если он не получает полноценного питания в организме матери, то лучше появиться на свет недоношенным. Но это не про меня. Я не готово родиться недоразвитым на двенадцать недель раньше установленного природой срока. Продолжать ту же работу по развитию только в экстремальных условиях и вне маминого уютного амниона? Нет, мы, пожалуй, еще поборемся!
