Вот он, ваш шанс, родители, сформировать мой характер. Звездный шанс. Правильно дополнить наращиваемый генетический материал первым опытом движений и чувств. Положительным! Слышите? Постоянный стресс матери, ее депрессии и неуверенность откладываются в мозге зародыша, обращаясь в пожизненные проблемы личности. Материнские настроения вырабатывают определенные гормоны, которые, передаваясь через плаценту, формулируют соответствующие привычки и связи в мозге детеныша. Стресс – гормоны стресса – устойчивая реакция защиты и отрешения. Радость и наслаждения – окситоцин – общее состояние жизнерадостности и приятия мира. Известно, что новорожденный способен имитировать акценты и интонации языков своих родителей. Это означает, что Я не только способно слышать, но и запоминать, а главное – повторять. Рожусь и вашими же фразами вам же в ответ. Без единой запиночки.
Увлекшись стенаниями и жалобами на судьбу, Я не заметило, как произошло чудо. Мы идем в гости. Меня услышали. Или им кто сказал. Мир не без умных людей. По дороге мама готовит папу к предстоящему событию, терпеливо объясняя обычаи и устои русского гостеприимства. Если ты гость в русском доме, тебе придется есть. Много и долго. Пока не переполнишься едой и не пропадет возможность двигаться. Хозяева тебя не отпустят. Даже мама, в ее положении и с ее неутомимой страстью к диетам, будет беспрекословно есть все, что подадут. И нахваливать. Хозяйку и хозяина. А вот водку она предлагает папе не пить. Придумать вежливый повод. Русские люди обладают специфической алкоголеустойчивостью. Пить могут много и не пьянеть, и это не миф. Генная предрасположенность. Если начнешь пить, а потом отказываться – обида будет на всю жизнь. Поэтому лучше сразу отказаться. Хотя с вероятностью девяносто девять процентов папин по-английски расплывчатый отказ примут за стеснение и дружелюбно нальют стаканчик, а там само пойдет. Проще смириться.
Папа скромно замечает, что англичане тоже любят гостей и принимают от души. А еще, оказывается, обе нации боготворят свой дом и почитают старших, особенно родителей. Оба родителя соглашаются, что есть-таки все же некоторые сходства. Но немного. Смешные. Если внимательно послушать, так не такие уж это и разные нации. Обе с менталитетом империалистов и романтики. Изолированы от мира, верят, что они величайшие. Сентиментальные и воинственные, редкая сила духа. Дискуссии о достоинствах и слабостях двух наций мои родители ведут непрерывно. Я к ним привыкаю и слушаю вполуха. Когда скучно и время позволяет. Вот и сейчас, снисходительно улыбнувшись, я возвращаюсь к строительству коры моего головного мозга. Решено. Возьму от каждой нации лучшее, и пусть спорят дальше.
– По старой русской традиции предлагаю поднять первый тост. За нас. За честных и скромных людей. Тем более, что нас осталось так мало.
– Вы, конечно, знаете, что тост по-английски обозначает обжаренный ломтик хлеба. В старой Англии тост принято было окунуть в вино, прежде чем выпить. Традиция забылась, а слово осталось. Английские корни перешли в русские традиции. Предлагаю тост за дружбу. Дружбу народов!
– А еще за то, чтобы у наших детей были богатые родители!
Мне двадцать четыре недели. Я вешу восемьсот пятьдесят граммов, и мой рост тридцать три сантиметра. Я размером со средний арбуз. Сформированы нервные образования в области уха. Чем дальше продвигаюсь на моем нелегком пути развития, тем больше понимаю, сколько еще впереди. Процессы оказываются комплексными и взаимосвязанными, достижения кажутся незавершенными и неоднозначными. Интуиция практически потеряна, а личность не обретена. Качественный скачок не происходит. Чем больше узнаю о мире и о себе, тем больше запутываюсь и понимаю, что не знаю ничего. Казавшаяся столь четкой задача стать человеком, поставленная мной двадцать четыре недели назад, без конца приобретает все новые и новые грани по мере приближения. С ростом уверенности достижения успеха в физическом развитии теряется надежда на формирование личности. А что такое форма без содержания и кому она нужна?
Глава 26
Эти ослепительные бриллианты
Начало двадцать пятой недели из отведенных мне на преобразование в человека. Я могу ощущать. Запах и вкус. С опозданием в несколько часов. Сначала мама распишет все неотразимые прелести явства так, что слюнки текут, а в рот попадет часа через два. Вырабатываю выдержку и терпение. Терпение и труд все перетрут. Мама так говорит. Я могу слышать. Интуицию и мысли – все еще. Речь пока – звук без содержания. Начинаю угадывать первые слова. Но все это противоречиво. Чему верить? Где правда? Могу чувствовать прикосновения и координировать движения. Я знаю, что на этой неделе у меня должны открыться глаза. Это событие завершит круг образования моих органов чувств. Возможно, зрение воссоединит все эти чудесные возможности, приобретенные мной, воедино? Может, тогда все станет на свои места и обретет наконец четкие контуры?
Неясность, как и неорганизованность, крайне раздражает маму тоже. Должно быть, противоречит ее характеру. Она в пятый раз за час достает из сумки зеркальце и уже в десятый раз обещает больше никогда не связываться с туристическими агентствами. Сплошной хаос, а не профессиональный туризм. Мы статуями ожидаем на задворках царского дворца. Могучие атланты, несущие на своих мраморных плечах всю тяжесть планеты Земля и двадцатиметрового балкона, сочувственно смотрят на нас, потерянных лилипутов. Представителя фирмы, которая организует нашу заранее выкупленную экскурсию, нет. Мама накаляется раздражением. Папа рассуждает о непривлекательности Горгоны медузы и печальном конце ее агрессивного могущества. Мама уверена, что главное – это результативность, даже если ей при этом придется змеями обрасти. Она закрепляет солнечные очки обручем на голове, утихомиривая беспорядочно вздыбленные и развеваемые пронизывающим невским ветром рыжие пряди, и мы направляемся к цели.
С противоположных сторон к главному входу небесно-голубого дворца, расписанного сусальным золотом, ведут две бесконечно растянувшиеся вдоль набережной очереди. Одна – для простых, другая – для привилегированных посетителей. Согласно маминой шкале, мы не принадлежим ни к одной из них. Нам с папой ничего не остается, как только стараться не отстать от мамы, скользящей крейсером сквозь людей, охрану и железные перегородки. Ей приходится организовывать все самой. Абсолютная диктатура. Мы бы с папой и рады помочь, но как? Он по-русски не говорит, а меня никто не слышит. Гордо размахивая над головой кроваво-красными билетами, купленными у неявившегося агентства, и используя все подручные средства, включая беременный живот, мама проводит нас в Эрмитаж за пятнадцать минут.
– Дорогой, добро пожаловать в самый прекрасный и великий музей мира.
– А разве коллекции Лувра не превышают Эрмитаж по численности экспонатов?
– Это смотря как считать. Да и кого интересует количество? В искусстве главное ценность и редкость. Как в бриллиантах, мой дорогой. Чистота и преломляемость света.
– Ну, количество-то в бриллиантах тоже имеет значение, и не последнее.
– Тогда уж размер, любимый.
– И количество.
Но мама уже не слышит. Ей не до аргументов. При объявлении, что в нашу экскурсию входит посещение царской сокровищницы, в мамином сознании на секунду воцаряется темнота, пустота и тишина, которая тут же взрывается радужными огнями, золотым сиянием и трубным зовом. Драгоценными переливами отражаются камни, заполняющие кованый сундук. Мы склонились в восхищении и алчности. Переполняет жажда охватить и овладеть. Нас прерывает скрипучий голос белого старца. Сквозь плотную завесу седых волос, бровей и бороды он призывает нас к тщательному выбору и мудрой осторожности, ссылаясь на поколения пророков и мудрецов, которые веками старались постигнуть тайну камней и применить ее на пользу людям. Правильные лечат болезни. Неверные приносят неприятности владельцу. Значение имеет все: знак зодиака, его стихия, характер и даже пол будущего владельца.
