– Ты молодец, – сказал Всеволод. – Дети важнее всего, и я стану помогать тебе, когда вернусь. Мелкого другой раз можно будет моей дочери подсунуть, у нее своих трое, так что она даже не заметит, а старший музыку любит?
– Даже не знаю. Не занимается, но вроде слушает что-то.
– Я его на репетицию возьму.
– Ага, сейчас! Чтобы вы его там накурили! – вскинулась Александра.
Мешков поморщился:
– Ну что началось-то опять, Саша? Что за стереотипы?
– А, так когда во время репетиции на весь участок несет горелой травой, это стереотипы дымятся?
– Я тебе сказал, что с этим все. Больше никому не позволю курить в моем доме. Даже в моем присутствии, если хочешь.
Она промолчала. Мешков встал, подошел к ней и тяжело положил руки ей на плечи.
– Саша, ты знаешь, что я тебя люблю, – сказал он тихо, – и мне кажется, во всяком случае, я надеюсь, что ты тоже ко мне неравнодушна. Поэтому будет очень обидно, если мы не поженимся из-за того, чего на самом деле нет. Как убедить тебя, что я не касаюсь никаких наркотиков? Справку от врача? Тесты? Пожалуйста, сколько угодно.
– Нет, это унизительно.
– Да господи, Саш! Я понимаю, если бы я бил себя пяткой в грудь и вопил: believe me, тут да, был бы повод для паники. Но нет, я предлагаю тебе самой убедиться в том, что ты ошибаешься, а тебе это унизительно.
Он заходил по кухне так быстро и стремительно, что зазвенела посуда.
– Давно бы уже поженились, если бы не твои страхи, которые ты почему-то не хочешь развеять! Наверное, мне надо понимать, что ты перенесла тяжелый развод и теперь боишься довериться мужчине, вот тебе и мерещится то, чего нет, но, Саш, разве это правильно?
– Не только это, – буркнула она. – Ты зовешь меня замуж, а сам ничего не рассказываешь о своей первой жене. Это правильно?
Мешков резко остановился.
– Что ты хочешь от меня услышать? – спросил он тихо. – Что, Саша? Ты хочешь знать, что заставила меня забыть жену? Что только с тобой я стал по-настоящему счастлив? Но это не так. Я не забыл ее и до сих пор люблю, и ты не будешь для меня на первом месте, Саша. И я никогда не буду говорить с тобой о ней, потому что уже предал ее тем, что полюбил тебя, и не хочу предавать еще больше. Ты знаешь меня, видишь меня, чувствуешь, как я к тебе отношусь – этого достаточно. Но то, что было, касается только меня и Светланы.
– Теперь я тебе верю, Всеволод, – улыбнулась Александра. – Успокойся и садись есть.
* * *
Первое, что увидела Соня, войдя в ординаторскую, была гиря. Черная, большая, она стояла на полу возле окна и притягивала взгляд. Возле ручки краска сильно облупилась, и сквозь нее проступала ржавчина, придавая гире уютный домашний вид.
– Господи, что это?
– А, это интерн принес, – сказал Литвинов. – Он побежал с вами знакомиться в операционную, так что вы разминулись.
– Интерн понятно, а гиря-то зачем?
– Сказал, тренироваться будет.
Соня улыбнулась. Казалось бы, что смешного в том, что человек принес гирю на работу, а ей вдруг стало весело, и новый интерн заочно показался симпатичным. Она села за истории, но тут дверь распахнулась, и в ординаторскую влетел молодой человек.
– Здрасте, Софья Семенна! – воскликнул он. – Я ваш новый интерн, Иван Александрович!
– Но меня не предупредили…
– Ой, не знаю, надо вам, наверное, в отдел кадров тогда позвонить, там точно в курсе!
Посчитав церемонию представления выполненной, молодой человек бросился к гире и сделал несколько толчков от груди. Соня недоуменно покосилась на Литвинова. Тот ничего не ответил, лишь проартикулировал губами, что все нормально.
– Нормально, – буркнула она. – А когда начнутся махи и рывки, что? Знай, уворачивайся?
Соня посмотрела на молодого человека строго, нахмурившись, что не произвело ни малейшего впечатления. Он спокойно закончил свой подход, поставил гирю на место и засмеялся. «Нет, не получается у меня быть строгой начальницей», – подумала Соня и засмеялась в ответ.
То ли благодаря дружбе с гирей, то ли от природы, но Иван Александрович обладал атлетическим сложением, каждая мышца на своем месте. Черты лица трудно было разглядеть, потому что он постоянно или смеялся, или улыбался, но благодаря густым, круто вьющимся волосам, торчащим во все стороны в точности так, как рисуют маленькие дети, его трудно было бы с кем-то перепутать.
– Я сейчас введу вас в курс, – сказала Соня, приосанившись. Для кого-то из своих подчиненных может же она стать настоящей начальницей, в конце концов!
Но тут вмешался Литвинов:
– Сонь, оставь его! Оруженосец три часа ему по ушам ездил, так что пожалей беднягу!
– Ладно. А где он, кстати?
– Свалил. Хорошо, что напомнила, он сказал, что завтра и послезавтра будет отсутствовать.
– По идее, должен был у меня отпроситься…
– Сказал, главврач в курсе.
– Вот как?
– Ага. На какую-то конференцию в Москву ломанулся. Типа там его ждут. Телеграмму прислали: не хватает идиотских идей! Виктор Викторович, срочно приезжайте!
Соня показала глазами на Ивана Александровича и покачала головой. Нельзя издеваться над старшими коллегами в присутствии младших, это основы деонтологии.
– Ой, да перестань, – не смутился Литвинов. – Что тут Стрельников заливал бедняге, так я уже ничем впечатление не испорчу. Бренд продвигает себя сам.
Иван Александрович снова засмеялся, и Соня почувствовала, как губы против ее воли расплываются в улыбке. Стало вдруг совершенно наплевать, что Виктор Викторович грубо нарушил субординацию и что с ней в принципе мало кто считается, вот, даже из кадров не удосужились сообщить о новом интерне. И совсем не хотелось думать, что когда она была ученицей, то стеснялась просто зайти в ординаторскую лишний раз, а о том, чтобы размахивать там гирей в шестнадцать килограммов, и мысли не могло возникнуть.
– Очень жаль, что вы не застали нашего прежнего заведующего, – сказала она. – Вот это настоящий корифей! Он говорил мало, но многому бы научил вас.
Соня сама удивилась, с какой теплотой она вспомнила Ивлиева, несмотря на то что в свое время сильно от него натерпелась.
Только она выкатила велосипед от охранника и собралась ехать, как из дверей выбежал Иван Александрович и направился к ней.
– А можно я вас провожу? – спросил он.
– Не думаю, что это удобно.
– Я за руль сяду, а вы на багажник. Очень удобно! Жаль, конечно, что рамы нет, но и так нормич.
– В другом смысле. Вы интерн, я – завотделением.
– Да ладно!
– И все-таки, Иван Александрович, не стоит.
