Вот что сам Клинтон написал позднее обо мне и Коллинзе: «Мы с Крейгом были давно знакомы, и я просто постарался свести их вместе»
{193}. Когда президент, Фрэнсис и я проходили из холла в Восточный зал Белого дома, оркестр грянул традиционный марш, звучащий при появлении президента. Зал встретил нас бурей оваций. Я сел справа, а Фрэнсис – слева от президентской трибуны. В задней части зала на специальной платформе сгрудились со своими камерами телевизионщики. На двух огромных плазменных экранах шла прямая трансляция из резиденции премьер-министра Великобритании Тони Блэра на Даунинг-стрит, 10. Было видно, как собравшиеся в Лондоне откровенно посмеивались, обращая внимание на разительный контраст между помпезной церемонией в Белом доме и одиноко стоявшим на подиуме перед камерой Блэром.
Я осмотрелся вокруг и заметил среди присутствовавших в зале министров, сенаторов, членов конгресса, послов Великобритании, Японии, Германии и Франции, «сильных мира геномики», в том числе сидевшего в первом ряду Джима Уотсона в белом костюме, рядом с членами моего консультативного совета Нортоном Зиндером и Ричем Робертсом. Там же, рядом с женой Коллинза, была Клэр и, конечно, моя команда из Celera – Хэм Смит, Грейнджер Саттон, Марк Адамс, Хизер Ковальски и Джин Майерс – в на удивление стильном костюме. Пожалуй, единственной хмурой фигурой в этой радостной, возбужденной группе был изысканно одетый Тони Уайт. Впрочем, по ту сторону Атлантики ему вторил Джон Салстон. Ему казалось, что наше торжество не очень уместно и заслуженно: «Мы просто собрали вместе все, что было, аккуратненько все упаковали и сообщили, что все готово. Да, мы просто-напросто кучка шарлатанов»
{194}
{195}. Но даже он в конце концов прочувствовал важность происходящего. А я – я испытал прилив гордости и ликования, когда президент начал свое выступление о грандиозном проекте «Геном человека», сравнив наши достижения с созданием великой карты человечества:
Почти два столетия тому назад, в этом зале, прямо здесь на полу, Томас Джефферсон и его доверенный помощник развернули великолепную карту – карту страны, которую Джефферсон мечтал увидеть при своей жизни. Помощником его был Мериуэзер Льюис, а карта была итогом его бесстрашного путешествия через всю Америку до самого Тихого океана. Эта карта определила контуры страны и навсегда раздвинула границы нашего континента и нашего воображения.
Я усмехнулся и подумал, что сказал бы президент, если бы знал, что Льюис, возможно, был моим дальним родственником. Но моя улыбка быстро погасла, и я вновь задумался о том, какой длинный путь я проделал со времен вьетнамской войны. В своем выступлении я собирался упомянуть, сколько энергии и решимости придала мне служба в армии на благо моей страны. Я заволновался, боясь потерять самообладание, как это нередко случалось со мной, когда дело касалось той страшной войны.
От Мериуэзера Льюиса президент перешел к генетической картографии:
Сегодня здесь, в Восточном зале, к нам присоединяется весь мир, дабы увидеть карту еще большей значимости. Мы собрались, чтобы отпраздновать завершение расшифровки генома человека. Вне всякого сомнения, это самая важная, самая удивительная карта в истории нашей цивилизации.
Воздав должное тысяче исследователей из шести стран, создавших эту замечательную карту, и, конечно, Крику и Уотсону – в связи с приближающимся пятнадцатилетним юбилеем открытия ими двойной спирали, президент упомянул Господа:
Успешное завершение расшифровки генома – нечто большее, чем эпохальное торжество науки и человеческого разума. Когда-то Галилей, обнаружив, что с помощью математики и механики можно понять движение небесных тел, почувствовал, говоря словами одного выдающегося исследователя, “что узнал язык, на котором Господь сказал о сотворении Вселенной”. Сегодня мы познаем язык, на котором Господь сказал о создании жизни, и ощущаем все большее благоговение перед сложностью, красотой и чудом самого божественного и священного Божьего дара.
Религиозный глянец показался знакомым: с президентским спичрайтером явно поработал Коллинз
{196}. Это заставило меня кое о чем задуматься. В Америке подобные фразы являются политической необходимостью, но желание связать гигантский прогресс в рациональном постижении таинств жизни с определенной религиозной системой принижало значение колоссальной работы – моей и целой армии исследователей генома.
Как и президент, я, разумеется, верю, что наука объясняет чудеса в нашей жизни, но мысль о том, что я являюсь саморазмножающимся мешком химических соединений, появившимся на свет в результате 4 миллиардов лет эволюции, кажется мне значительно более поразительной, чем то, что меня, щелкнув пальцами, собрал воедино «космический часовщик». Впрочем, вскоре эти еретические мысли прошли, а президент вернулся к реальности, напомнив нам, что усилия были в действительности направлены на изучение не замысла Господа, а генетических причин таких заболеваний, как болезни Альцгеймера, Паркинсона, диабет и рак.
А потом неизбежно настало время упоминания о многочисленных битвах, которые я вел на протяжении многих лет. Президент говорил о «разумной и здоровой конкуренции, приведшей нас к этому дню», о том, что участники и государственной программы, и частного проекта теперь намерены одновременно опубликовать результаты своих геномных исследований «на благо исследователей в каждом уголке земного шара». В этот момент я занервничал, поскольку знал, что пришла очередь выступления Тони Блэра. Хоть я и добился некоторых уступок и рассчитывал, что он внес определенные изменения в свое выступление и удалил язвительные замечания в адрес Celera, я точно не знал, что именно он скажет.
На плазменных экранах крупным планом возникло лицо премьер-министра. После пары слов о своем маленьком сыне и других обычных банальностей, он, к моей радости и облегчению, особо отметил меня: «Кроме того, я хотел бы также упомянуть яркую творческую работу, проделанную Celera, и доктора Крейга Вентера, который в лучшем духе научной конкуренции способствовал более быстрому завершению этого блестящего исследования». В тот момент до меня еще не дошло, что речь Блэра вызовет вполне понятное негодование в Великобритании из-за того, что́ он НЕ сказал: как он мог упомянуть Celera и ничего не сказать о Сенгере?
Знамя государственной программы подхватил Фрэнсис Коллинз, начавший свое выступление с трогательного упоминания о состоявшихся накануне похоронах невестки. Она слишком рано умерла от рака груди, не успев воспользоваться результатами новых достижений в этой области. Фрэнсис, считавший сам акт прочтения генома поводом для поклонения, рассказал, «какой честью и каким волнующим событием было впервые заглянуть в “руководство по эксплуатации человека”, ведомое ранее лишь одному Богу», а затем сделал щедрый комплимент мне и Celera
{197}. «Я поздравляю Вентера и его команду с проделанной работой. В Celera используют элегантные и инновационные методы, прекрасно дополняющие стратегию государственной программы. Уверен, мы многое узнаем при сравнении результатов наших проектов. Я счастлив, что сегодня единственная борьба, которую мы ведем, – это борьба во имя человечества».
