Как разберутся биологи-систематики с тем, на какую полочку помещать человека — в одном подотряде со всеми высшими обезьянами (как сейчас) или в одном семействе с человекообразными (сейчас это разные семейства, людей и человекообразных), — неизвестно. Но вот уже отсоединен от шимпанзе и гориллы орангутан. Из современных обезьян он в одиночестве представляет свое семейство понгид. А шимпанзе и горилла переехали буквально в последние десять-двадцать лет в группу Homininae, в которой втроем мы, люди, и африканские большие обезьяны — гориллы и шимпанзе.
Молекулярная систематика разлучила нас навеки с орангутаном, который приобрел много черт высших приматов сам, независимо. В некоторых новых таблицах приматов, молекулярная систематика и гориллу отделила от человека и шимпанзе на уровне подтрибы (ступенькой выше рода). Роды шимпанзе и людей — все-таки отдельно, но они в одной подтрибе и уже предлагается переименовать род шимпанзе из Pan trogloditus в Homo trogloditus. Вполне серьезно доказывается, что род карликовых шимпанзе бонобо ни в чем существенном не отличается от рода одного из ископаемых «людей» австралопитека.
Ясно только, что между человеком и шимпанзе расстояние гораздо меньше, чем между шимпанзе и другой человекообразной обезьяной и орангутаном, уже не говоря о другой человекообразной обезьяне, гиббоне и более дальних родичах — низших узконосых обезьянах-макаках. Значит, с точки зрения основных разделов биологии, при переходе от обезьяны к человеку ничего особенного не произошло.
Интересное соображение высказывают современные российские биологи Мамонова и Молотова: у шимпанзе и у горилл не раз наблюдали «поведение обмана». «Оно предполагает высокий уровень интеллекта, так как обманщик должен представлять себе, как отреагирует объект обмана на его действия». Обманывать, конечно, нехорошо, животные честнее нас, мы любим их еще и за это. Но первый признак общественного, социального сознания — это именно умение думать за других, за друга, за противника. Обман — лишь одна, хоть и не лучшая этически, из разновидностей такого сознательного поведения, обозначавшего в эволюции наших предков гигантский шаг вперед. До следующего шага, до рождения религиозно-этического сознания, до понимания, что обманывать нехорошо, еще предстояли миллионы лет пути к человеку…
ЧЕЛОВЕКУ ЧЕТЫРЕ МИЛЛИОНА ЛЕТ?
Еще недавно считали, что человек появился на Земле во время очередного оледенения, примерно миллион лет назад. Думали даже, что обезьяночеловек вынужден был становиться человеком под давлением жесткого отбора на выживание в суровых ледниковых условиях.
Эволюцию человека представляли себе примерно так: питекантроп — синантроп — неандерталец — кроманьонец (это уже современный тип человека).
Уже открытие в 1924 году в Африке австралопитека, более древнего, чем питекантроп, существа, вносило в эту схему путаницу. Во-первых, австралопитеков оказалось два разных типа, живших одновременно (когда именно, выяснить долго не удавалось): один погрубее, помассивнее, в общем, как будто годился в предки питекантропа; другой же, «изящно» сложенный, австралопитек африканский, ростом и весом с подростка, оказывался гораздо более совершенным, кое в чем более близким нам, современным людям, не только по сравнению с австралопитеком массивным, но и с гораздо более поздним «обезьяночеловеком» — питекантропом.
Африканские человекоподобные путали карты, и их старались «не замечать» или оспаривать их древность. Но, как оказалось, именно африканским находкам суждено было в корне перевернуть многие сложившиеся взгляды на происхождение человека.
Сорок лет назад начали раскопки в ущелье Олдувай в Восточной Африке антропологи Луис и Мэри Лики. Сначала они нашли остатки еще одного типа австралопитека, еще более могучего, чем австралопитек массивный. Его останки лежали среди галечных примитивных рубил в слое вулканического пепла, который удалось датировать радиоактивным методом. Австралопитеку оказалось 1 миллион 750 тысяч лет. Ученых смутило то, что, примитивно устроенный, с маленьким мозгом, обезьяноподобный бойсеи (так назвали находку супруги Лики) мог, как будто, обрабатывать каменные орудия. Но уже через год Лики нашли, причем в слое, более древнем, чем первый, настоящего автора древних галечных ножей и рубил — «маленькое», «изящное», весьма похожее на человека существо с гораздо большим мозгом, чем у массивных бойсеи и робустуса (которых скоро исключили из числа австралопитеков и зачислили в тупиковую ветвь парантропов) и даже у похожего на новичка австралопитека африканского.
Изящных и башковитых (относительно, конечно) родичей человека Лики назвали гомо габилис — человеком умелым. Луис с Мэри, а потом их сын Ричард, сноха Мив и другие исследователи нашли габилисо-подобных в Восточной Африке уже немало. Сам габилис, видимо, близко родствен рудольфензису, жившему, около двух с половиной миллионов лет назад. Все что старше рудольфензиса и габилиса уже (пока?) не носит гордое имя Гомо. Это все австралопитеки — и знаменитая Люси афарская (3,5 миллиона лет назад), и рамидус, живший больше четырех миллионов лет назад. Его нашли в Эфиопии в канун Нового 1994 года. О том, сколько у этих наших самых древних плейстоценовых предков (чье название «рамид» означает «корень») черт «гомо», а сколько еще обезьяньих, идут споры.
У габилисов — у первых в ряду наших предков — обнаружили один признак, которого нет ни у шимпанзе, ни у австралопитеков. Его самки обладали тем, что поистине есть только у человека — несколько расширенным тазом, широкими бедрами, характерными для женщин, но не для самок…
Замечательный французский палеонтолог и философ Тейяр де Шарден, почти современный наследник старых натурфилософов, провозгласил одним из главных законов эволюции закон цефализации — неуклонного развития в первую очередь мозга, целеустремленного наращивания нашими предками «башковитости». Резкий скачок в этом отношении произошел при переходе от обезьяно-людей к собственно человеку. Человеческий детеныш рождается головой вперед, а голова его резко отличается по относительным и абсолютным размерам от головы всех других приматов. Так вот, широкие бедра, эту воспетую еще пещерными скульпторами и живописцами особенность фигуры женская половина рода человеческого приобрела вынужденно, когда тронулся в быстрый рост объем мозга не только взрослых, но и младенцев. Вряд ли это прибавило бойкости нашим прабабушкам — скорее всего, эта анатомическая особенность, как и более долгая беспомощность башковитых детенышей, сделала женскую половину человеческого рода в условиях первобытной борьбы за существование «слабым полом», нуждающимся в постоянной защите со стороны наших прадедушек. Но и эта слабость обернулась сильной стороной — появилась, в результате опять-таки отбора, более сильная взаимная привязанность, брак надолго, что благотворно повлияло на особенности социально-культурной организации наших предков, а заодно не очень удобные на охоте или в битве широкие женские бедра были эстетически переосмыслены как нечто несомненно прекрасное и достойное резца скульптора.
