В последующем много путаницы внесла “гипотеза пресапиенса”. В 1943 г. Монтандон описал Сванскомб и “находку” из Пильтдауна как “протосапиенсов” при признании неандертальцев тупиковой ветвью эволюции. В 1944-м и последующих годах Г. Хеберер определил Сванскомб и Фонтешевад как “пресапиенсов”, а неандертальцев опять же как тупик. Развитие гипотезы последовало в 1949-м и следующих годах в работах Г. Валлуа. Дескать, еще до появления классических неандертальцев в Европе существовали две линии – одна массивная предковая для неандертальцев, окончивших свое существование без потомков, а другая продвинутая – исходная для сапиенсов. Концепция была сурово раскритикована Я. Я. Рогинским и другими антропологами. У черепа из Сванскомба нет лобной кости, от фонтешевадских осталось и того меньше, а морфология сохранившихся частей не дает оснований для выводов о происхождении из них сапиенсов. К тому же в новейшее время черепа из Фонтешевада получили новую датировку – всего 39–41 тыс. лет назад (Chase et al., 2007), так что оказались “по другую сторону” от неандертальцев. В настоящее время “гипотеза пресапиенса” представляет скорее исторический интерес.
Отсутствие хороших датировок и малое количество находок привело к выделению среди неандертальцев двух основных групп: ранней, или “атипичной”, и поздней, или “классической”. Это разделение независимо и почти одновременно было произведено перед Второй мировой войной Ф. Вейденрейхом и М. А. Гремяцким. Долгое время считалось, что ранние неандертальцы были морфологически ближе к сапиенсам, чем поздние, и это вызывало закономерное удивление. В 1978 г. В. П. Алексеев показал, что различия двух групп в немалой степени объясняются неравномерностью распределения полов в известных выборках: “атипичные” неандертальцы известны большей частью по женским черепам, а “классические” – по мужским (Алексеев, 1978). Появление новых датировок позволило установить, что часть “атипичных” неандертальцев действительно имеют значительную древность и скорее должны быть отнесены к предшествующему виду Homo heidelbergensis, тогда как, например, Гибралтар I должен бы относиться к поздней группе. Можно отметить, что распределение конкретных находок по группам гораздо ближе соответствует современным датировкам у М. А. Гремяцкого, чем у Ф. Вейденрейха.
Новый этап в осмыслении места неандертальцев в человеческой эволюции настал в самом конце XX века, когда был расшифрован кусок митохондриальной ДНК неандертальца из Дюссельдорфа (Krings et al., 1997). Первые интерпретации значительных отличий неандертальца от современного человека позволили утверждать, что отличия эти намного превосходят межгрупповую человеческую изменчивость и с большой вероятностью говорят о видовом уровне различий неандертальцев и сапиенсов, о расхождении их линий в глубокой древности – около 600 тыс. лет назад – без последующего смешения. Многочисленные последующие расшифровки мтДНК разных индивидов неандертальцев и даже первые опыты выделения ядерной ДНК (Noonan et al., 2006) вроде бы полностью подтверждали этот вывод, тем более что анализы проводились почти исключительно одной группой исследователей. Однако новейшие работы по расшифровке ядерной ДНК неандертальцев и сравнение ее с разными вариантами генома современного человека показали, что у современных негроидов неандертальской примеси нет, тогда как для ненегроидов ее может быть от 1 до 4 %, по последним уточнениям – 1,6–2,1 % (Green et al., 2006, 2010). Более того, метисация видов могла происходить как минимум трижды (Vernot et al., 2016). Столь долго выстраивавшийся генетиками фундамент “теории африканской Евы” дал трещину, которая расширилась еще более, когда оказалось, что некоторые современные меланезийцы могут еще вдобавок иметь 4,8 % ненеандертальских, так называемых “денисовских” генов, ближайшие аналоги которых обнаружены в останках среднего палеолита Денисовой пещеры на Алтае.
Примечательно, что генетики реконструируют генный поток от неандертальцев и денисовцев к сапиенсам, но не обратно. Впрочем, последние исследования показали, что алтайские неандертальцы могли получить часть своего генома именно от первых людей нашей линии примерно 100 тыс. лет назад (Kuhlwilm et al., 2016).
Все эти данные были широко разрекламированы как сенсационные, но насколько они на самом деле неожиданны?
Метисное происхождение на основе мозаики неандертальско-сапиентных черт можно предположить (и уже давно предполагалось) для некоторых ранних и множества позднейших палеоантропов. Кандидаты на метисов первого поколения многочисленны: скелеты из Схула (100–135 тыс. лет назад) и Кафзеха (92–115 тыс. лет назад), Амуд I (55 тыс. лет назад), бедренная кость из Романково, нижняя челюсть и бедренная кость Зафаррайя (27–33,4 тыс. лет назад), череп Пеш-дель-Азе I (41–51 тыс. лет назад), скелет Сен-Сезер 1 (36 тыс. лет назад), фрагменты из слоя G пещеры Виндия (G1 – 28–33 тыс. лет назад, G3 – 41–42 тыс. лет назад).
Для всех этих находок типично сочетание неандертальских и сапиентных черт, причем часто в довольно противоречивом варианте. Кроме того, выраженная асимметрия черепа и лица, а также наличие многочисленных вставочных косточек в швах свода, согласно исследованиям Ю. Д. Беневоленской, являются маркерами метисного происхождения (Беневоленская, 1996). Явная асимметрия имеется на черепах Кафзех IX, Пеш-дель-Азе I, Ла-Кина 5 и 18, Ле-Мустье I.
Еще ярче метисный характер выражен на черепах и скелетах из пещеры Схул, найденных в 1931–1932 гг. Сложно даже сказать – это неандерталоиды с сапиентными чертами или сапиенсы с неандерталоидными.
Череп Схул I при взгляде сбоку больше похож на черепа неандертальских детей, тогда как при взгляде сзади мало отличается от современного, хотя очень расширен; его нижняя челюсть в целом неандертальская, хотя имеет слабый подбородочный выступ, морфологически отличающийся от современного; пропорции тела Схул I, по-видимому, были выраженно “тропические”, нетипичные для неандертальцев. Общая форма черепа Схул IV весьма похожа на таковую верхнепалеолитических людей, хотя форма отдельных костей слабо отличается от неандертальской. Лицевой скелет имеет куда более сапиентное строение, чем мозговой отдел. В целом сапиентный посткраниальный скелет включает отдельные неандертальские черты: выпуклое сечение VIII ребра, округлое сечение диафиза плечевой кости, низкая и широкая форма таза, вытянутая ушковидная поверхность, сближение седалищного бугра и вертлужной впадины, массивность передней нижней ости. Мозговой отдел черепа Схул V имеет ряд архаичных черт, из коих неандерталоидной может считаться близкая к “шиньону” форма затылка. В посткраниальном скелете неандертальской выглядит форма остистых отростков шейных позвонков, ребер и грудной клетки в целом, дорзальная бороздка на латеральном крае лопатки, вытянутая форма суставной ямки лопатки, округлое сечение диафиза плечевой кости, признаки таза как у Схул IV, сильный изгиб бедренной кости. В пропорциях тела удивительным образом сочетались “тропические” и “арктические” черты. С одной стороны, тело было вытянутым, с очень укороченным туловищем и шеей, узкими плечами и крайне длинными ногами. С другой стороны, таз был широкий, руки относительно ног весьма длинные, а предплечье относительно плеча и голень относительно бедра – короткие. Такое сочетание трудно объяснимо с точки зрения экологической целесообразности, не встречается у других ископаемых гоминид и может быть одним из лучших подтверждений гипотезы о метисном происхождении схульцев. От остальных схульцев осталось меньше костей, но и у них можно наблюдать мозаичное сочетание признаков, которое лучше объясняется метисной гипотезой, чем эволюционным уровнем этих гоминид.
