На этом разговор увял, и оставшийся путь мы проделали в тишине. Распрощавшись с Халой у своей двери, я отправилась прямиком в постель: внезапно поняла, что у меня нет сил даже на ванну. Сбросив платье и белье на сундук, забралась под одеяло и вознамерилась уснуть, только надеждам этим было не суждено сбыться. На меня как-то вдруг и разом навалились впечатления и потрясения сегодняшнего дня.
Холод пустого и мертвого дома, который помнился мне совсем другим. Вдруг опять накатила та болезненная тоска о прошлом, которое никогда не вернется, и одиночество, которое толкнуло меня тогда, в кабинете, в объятия Ива. Несмотря на воспоминания о его страшных словах, несмотря на понимание всей глупости такого поведения.
Но даже это чувство меркло на фоне самых последних и самых ярких впечатлений. Жесткой, больше похожей на стальные тиски, хватки мужчины; темного, жуткого взгляда лихорадочно блестящих глаз без малейшего проблеска разума; чувства полной собственной беспомощности и неизбежности чего-то мучительно-жуткого, болезненного, гадкого.
А хуже того, я вдруг ясно осознала, что после этого уже точно все не будет так, как прежде. Ив не простит этого срыва ни мне, ни себе, и можно забыть о тихих уютных вечерах, о его ироничной улыбке, об удовольствии просто наблюдать за его скупыми точными движениями. И во всем этом некого винить, кроме себя самой.
Сжавшись в постели, уткнувшись лицом в подушку, я беззвучно глотала слезы, оплакивая свое умершее прошлое и моей же собственной глупостью убитую надежду хотя бы иногда бывать рядом с мужчиной, которого любила.
В слезах я и уснула.
Очнулась среди ночи оттого, что в открытое окно напротив кровати нестерпимо ярко светила луна. Белая, даже как будто слегка голубоватая, она была полной и неожиданно большой, но почему-то это меня не смутило. Я лениво протянула руку, коснулась лунного луча — и он зазвенел, тонко и нежно, как серебряный колокольчик. Я не удержалась от улыбки, коснулась другого, третьего, а следом задрожали остальные, без моей помощи играя какую-то легкую мелодию. Кажется, что-то из детства, вроде колыбельной.
Краем сознания я удивилась, как такое может быть, но тут же нашла простой и понятный ответ: на самом деле я продолжаю спать. Эта мысль совершенно меня успокоила, и я уверенно откинула одеяло, подошла к окну и оперлась о подоконник обеими руками, прикрыв глаза от удовольствия. Звенела луна, шелестел парк, легкий ветерок и серебристые лучи нежно гладили кожу.
Я чувствовала себя удивительно легкой, счастливой настолько, что хотелось смеяться просто так, от переполняющей изнутри радости. Но сдерживалась: ночь не время для громких звуков, да и нарушать мелодию не хотелось.
Вдоволь насладившись песней мира — у меня не было никаких сомнений в том, что это именно он сам заговорил со мной, стремясь утешить, — я обернулась обратно к кровати, намереваясь спокойно проспать до утра. И с удивлением обнаружила посреди залитой лунным светом постели непроглядно-черное пятно, которого лучи как будто избегали.
Но это не испугало, только вызвало легкое неудовольствие и досаду. Я подошла ближе и сумела разглядеть, что тень на моей постели — не тень вовсе, а человек, отлично мне знакомый.
Взобравшись на кровать, я по-претски уселась на колени рядом с лежащим на спине Ивом. Насколько я могла рассмотреть в окутывающей его темноте, спал мужчина беспокойно, метался, что-то неразборчиво бормотал.
Вместо удивления или других уместных в данной ситуации чувств меня затопила нежность. Очень захотелось поделиться с мужчиной этой радостью, которой во мне было гораздо больше, чем требовалось одному человеку. Уж на одного-единственного нуждающегося непременно хватило бы.
Я осторожно, ласково погладила Ива по волосам, провела ладонью по холодному лбу, покрытому испариной. Было странно и неприятно видеть, как вблизи мужчины моя ладонь погружается в окутывающий его чернильный мрак. Пальцы скользнули вдоль лица, очертили скулу, коснулись мягких, теплых губ. Но целовать их, несмотря на появившееся искушение, я не стала: это было бы нечестно. Не знаю почему, но я была в этом уверена.
Наконец, я пришла к выводу, что тревожный сон Ива вызван как раз вот этим темным коконом вокруг. Некоторое время я раздумывала, как лучше от него избавиться, продолжая ласково поглаживать голову и плечи мужчины. Вариант пришел на ум только один: с темнотой должен бороться свет.
Ухватив двумя пальцами пучок лучей, я потянула их на себя, но они лишь протестующе гневно звякнули и выскользнули из пальцев. Стало ясно, что таким путем решить задачу не получится. Я снова задумчиво тронула луч, а потом осторожно заиграла, прислушиваясь к миру, к себе и к Искре.
Последняя разгоралась все ярче, да и свет луны стал резче, он уже не казался ласковым и приятным. Лучи кусали за пальцы, как будто были созданы из кусочков льда.
Ив рядом вдруг дернулся всем телом, выгнулся дугой и застонал от боли. Бросив взгляд на его лицо, я вдруг обнаружила, что мрак чуть отступил: в том месте, где обычно носят троку, лучи касались лба мужчины.
— Чш-ш, потерпи, так надо, — едва слышно прошептала я, опять бережно погладила его по макушке и вновь подхватила затухающую мелодию.
Лучи больно жгли и кололи кончики пальцев. Те онемели, слушались с трудом, но я упрямо продолжала свою песню. Теперь я уже точно знала, что делаю все именно так, как нужно, и готова была терпеть.
Иву приходилось хуже. Мужчина хрипло стонал сквозь стиснутые зубы, комкал в пальцах простыню, его буквально корежило от боли — но при этом он почему-то не просыпался. Наверное, к лучшему.
Мрак нехотя отполз от лица, с боем оставил плечи и торс, он постепенно все больше и больше сдавал позиции. Когда в его власти остались только ноги и руки мужчины, тот стал затихать. Дыхание сделалось ровнее, вместо судорог и стонов Ив теперь лишь изредка вздрагивал и шумно вздыхал.
Искра как будто горела из последних сил, я уже не чувствовала совершенно закоченевших пальцев, но это совсем не умаляло моего торжества. Я твердо знала, что победа теперь за мной, и не думала сдаваться в последний момент.
А когда мрак отступил полностью, упала на постель, обессиленная и совершенно довольная. А луна вновь зазвенела сама, играя свою тихую колыбельную.
Глава 18
Доброе утро
Ив Ярость Богов
Это было… отвратительно. Все это.
Я боялся этого и подспудно ощущал неизбежность срыва, но не ожидал, что все случится настолько быстро. Надеялся, что Рина хоть что-то поняла из моих слов, и мы сможем какое-то время существовать так, как было до сих пор. Но, судя по поведению, ни ржавого гвоздя она не поняла! Девчонка… Дура! Зачем она полезла? Зачем дотронулась? Зачем позволила к себе прикоснуться?
И, главное, что делать теперь?!
Я отчетливо понимал, что теперь не смогу оставаться с ней наедине, потому что при первой возможности докончу начатое. Стоило на мгновение замереть, позволить мыслям течь свободно, и внутри поднималась тяжелая волна возбуждения, грозящая вновь затопить разум, пальцы явственно ощущали нежную девичью кожу, а ноздри дразнил сладкий самшитовый запах.
