Глава 29. Суд Свартхёвди и слово вождя
Все. Мы окончательно перебрались на остров. Почистили все, починили, отремонтировали. Кораблей у нас набралось аж шесть. Два кнорра и четыре драккара. Последний, тот, который «вернули» мне нарушившие договор свеи, годился исключительно в качестве каботажника и на небольшие дистанции. Остальные – вполне годные.
А «Клык Фреки», который достался нам в «наследство» от свейских «таможенников», качеством ничуть не хуже «Северного Змея».
Так что «посадочных мест» у меня имелось от двух сотен и выше. А вот списочный состав хирда – на порядок меньше. Причем состоял он из четырех разных групп.
Первая – мои верные соратники. Медвежонок, Гуннар, Скиди, Вихорек, Бернар, Бури, Тьёдар, Стюрмир и Хавур Младший. Не много, зато каждый стоит минимум двоих. А кое-кто и намного больше.
Вторая – молодые варяги. Ануд, Глухарь и Егри, которые в скором будущем должны были вырасти до уровня полноценных хирдманов. Старательный, но туповатый Куци; крупный, но немного тормозной парень по имени Хутин; его прямая противоположность, небольшой, шустрый и ловкий паренек по имени Тулб, только-только встретивший пятнадцатую весну и охотно откликающийся на прозвище Огонек, данное, впрочем, не за шустрость, а за природный цвет волос; и последний варяжонок – Вузлеб Меченый, молчаливый крепыш с большим родимым пятном на правом виске. У меня пока не было времени повнимательней оценить его боевые качества, однако уже то, что он выжил, кое о чем говорило.
Третья – свеи. Льотольв Кнобсон по прозвищу Кто-то Умрет, Торнюр и Вилмар Варгдропи, то бишь Волчьи Отпрыски, Кёль Длинный, а также Траусти и Трюгви Крумисоны.
Четвертая – весяне. Этих осталось девять. Четверых взял под крыло Бури, заверив меня, что из них можно сделать толковых стрелков, а еще пятеро после совместной обороны крепости прибились к Гуннару.
Еще – Заря, которую, понятно, на рум сажать нельзя, но убивать она умеет.
Ну и я сам.
Итого: тридцать два гребца. Достойная команда для «Северного Змея», но ее едва-едва хватало заполнить румы двух драккаров. А уж четыре… Не говоря о кноррах.
Что ж, значит, часть нашего флота придется продать, потому что пополнять хирд слабыми бойцами как-то не хочется, а набрать пять десятков сильных я не рискну, даже если и будет такая возможность. Если новички окажутся сильнее старичков, то можно запросто потерять и драккары, и жизнь, потому что найти опытных бойцов, которым я смогу доверять так же, как своим друзьям, – большая проблема. После истории с Лейфом Весельчаком я стал ужас каким недоверчивым.
Ну да ладно. Драккары при правильном хранении качества не теряют, а корабельных сараев здесь как раз на мою пятерку, если что.
Помимо трех с хвостиком десятков бойцов на моем острове оказались почти две сотни «обслуживающего персонала». Практически все, если не считать жены Кёля Длинного, – в рабском статусе. И эти тоже делились на четыре группы.
Самая малая – весяне, взятые в плен в Ладоге и во время движения к морю. Самая большая – семьи и родня убитых свеев. А также те свеи, что достались нам в качестве живых трофеев. И, наконец, четвертая – аккредитованные при крепости местные жители-кирьялы. Со всем этим разношерстным сообществом следовало разобраться. Но позже. Когда с хлопотами «новоселья» будет покончено.
Впрочем, по одному из «трофеев» следовало принять решение немедленно.
* * *
Убившую Фрута женщину привезли на остров вместе с Зарей, отцом Бернаром и уже передвигающимися самостоятельно ранеными.
Новый староста выполнил мое требование – выделил преступнице одежду. Однако выглядела эта, с позволения сказать, рубаха похуже, чем собачья подстилка. И сама убивица – не лучше. Почти голая и грязная настолько, что синяков и ссадин почти не видно. Во что превратились ее когда-то светлые волосы, и говорить не стоит.
И она все время тряслась. Может, от холода, но скорее – от страха.
Трудно поверить, что ей хватило мужества прийти на помощь своему свейскому любовнику-хозяину. А еще труднее представить, что это она зарубила топором варяга.
Да, Фрут не бог весть каким воином был, но все-таки – воином. А эта – даже не из свободных. Рабыня, которую свей купил где-то и привез сюда.
– Что скажешь, брат?
Медвежонок поскреб заросшую волосом щеку, пожал плечами:
– Не вижу здесь вины, – пробасил он.
– Но она убила Фрута! – срывающимся голосом воскликнул Куци, который дружил с убитым. – Она должна умереть!
Фига себе! Мелкий прыщ посмел возразить Медвежонку. Я даже испугался…
Но Свартхёвди дерзость варяжонка не принял близко к сердцу. Глянул как на мышонка, который вдруг запищал человеческим голосом, но даже снизошел до того, чтобы ответить:
– Если собака защищает хозяина, она достойна похвалы, а не плетки. А дренг, который позволил собаке себя укусить, не достоин называться дренгом. Его убила рабыня. Топором. Такое бывает, – Свартхёвди глянул на меня и подмигнул. – Будь этот Фрут настоящим воином, я бы немедленно дал ей свободу, верно, брат?
Я усмехнулся:
– Да, в свое время я так и сделал.
Это славно, что подобную мысль озвучил не я, а Медвежонок. Вот уж кого нельзя упрекнуть в чрезмерном сострадании.
– Однако этого дренга воином назвать никак нельзя, – продолжал Свартхёвди. – Я говорил с рабыней. (Надо же! Когда он успел?) Этот никудышный спал, когда женщина вошла в дом, где были пленные. Она открыла дверь, вошла, а он даже не проснулся!
– Ну и что? – не сдавался Куци. – Потому она его и убила, что он спал. Если бы…
Ладошка у Стюрмира потверже, чем доска. Бац – и Куци уже сидит на земле. Молча.
– Когда старшие говорят, младшие внимают, – назидательно произнес Стюрмир. – Уяснил?
Куци глянул на здоровенного дана снизу и быстро-быстро закивал.
– Даже ничтожный раб, которому поручили стеречь свинарник, знает, что свиньи могут подрыть стену и сбежать. Даже трэль знает, что в свинарник может забраться вор. Дренг, убитый рабыней! Такому свиней нельзя доверить, не то что пленных воинов. Не будь удар этой тир смертелен, я бы сам его убил. Из-за его глупости и беспечности погибли двое наших хирдманов. А могло бы выйти и похуже, если бы Заря, – доброжелательная улыбка моей подруге, – не умела так ловко метать стрелы.
Свартхёвди замолк, огляделся: достаточно ли внимательно его слушают? Прониклись ли важностью момента?
Все прониклись и внимали. Все, включая меня.
Свартхёвди удовлетворенно кивнул, приосанился:
– Вот мое слово: негоже судить рабыню за верность. И я не буду.
Он еще раз оглядел значимую часть зрителей. То бишь наших хирдманов. Нет ли возражений?
Возражений не было. Речь сына Сваре Медведя звучала достаточно убедительно. Усомниться в оглашенном вердикте – значит, усомниться в авторитете Свартхёвди. А мой брат – он был тем человеком, в чьем авторитете сомневаться весьма рискованно.
