– Так не пойдет, – внезапно сказал Ян где-то к полудню. – Мы уже сутки идем без остановок. Скоро начнем ошибаться. Эрик, они ведь нас так просто загонят. Нужно разделиться. Кто-то должен остаться и устроить заварушку, пока остальные скроются. Можно будет укрыться, спрятаться и немного поспать, а дальше действовать, как раньше – тихо и незаметно. – Напарник поднял ладонь и сощурил свой единственный глаз, видя, что я набрал в грудь воздуха для возражений:
– Не перебивай, Эрик. Я знаю, что ты сам такого никогда не предложишь, но ты не можешь не понимать, что мы не правы. Если идти так, как шли, потерь будет больше, и намного. Мы не можем остановиться на отдых – большая часть отряда тогда должна будет стоять на страже, иначе часовых просто тихо перебьют. Идти дальше без отдыха тоже нельзя – ребята уже устали, глаза смотрят хуже, реакция не такая быстрая. То, что мы чаще меняем дозоры, помогает мало. Нам по лесу идти еще сутки, и ты ведь сам понимаешь, что просто так нам выбраться не дадут, они нас гонят, как загонщики дичь. В общем, мы тут, пока ты был в дозоре, обсудили все и решили, что десяток должен остаться. Даже жребий уже бросили, так что все честь по чести.
На протяжении всего монолога я боролся с все усиливающимся возмущением, с трудом заставляя себя не прерывать «парламентера», поэтому, когда он закончил, мне пришлось приложить ощутимые усилия, чтобы отвечать спокойно. Нельзя было показать, в какую ярость меня привело предложение Яна – если разумный орет от возмущения, значит, он не уверен в себе и в том, что он делает. Значит, он боится. «Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав». Я прекрасно понимал, что доверие моих людей держится именно на том, что они знают – командир не ошибается. Лишать их этого доверия – преступление, особенно в нынешних обстоятельствах. Поэтому я заговорил подчеркнуто спокойно:
– Скажи мне, Ян, ты знаешь, за что мы с Беаром получили приставку «лан» к своим именам?
– Кто ж не знает?! – удивился напарник. – За то, что вы смогли вдвоем выбраться из леса, когда вас там оставили, да еще прибили нескольких первородных и взяли трофеи.
– Правильно, – одобрительно кивнул я. – А знаешь, почему я остался тогда в лесу?
– Вам приказал ваш тогдашний тысячник, – удивленно ответил Ян, не понимая, к чему я веду.
Я укоризненно покачал головой:
– Беару приказал и прочим помойным. Мы тогда должны были занять Пагауз, а пришли к его руинам. Ну и тысячник решил пожертвовать ранеными и помойными, чтобы иметь возможность спасти хотя бы часть армии. И поверь, меня среди оставшихся не должно было быть – мне-то как раз приказали отступать с остальными, но я не согласился. Нарушил, получается, приказ. Причем я никого не обвиняю, лан Орен, как ни крути, прав был. Но вот теперь ты хочешь, чтобы я поступил так же? Ты на что меня обрекаешь, дружище? – я говорил, а перед глазами вставали картины тех событий. Широкая, до сих пор не заросшая вырубка вокруг разрушенной крепости и мы – несколько десятков раненых и штрафников, с ужасом разглядывающих приближающуюся цепочку первородных. Я внезапно заткнулся на полуслове, забыв, что хотел сказать.
– Слушай, Ян, – пробормотал я совсем другим тоном. – А ведь это неплохая идея! Пагауз, конечно, разрушен, но нам в принципе хватит немного отсидеться. Там поляна тысячу шагов в поперечнике, подобраться так незаметно, как в лесу, эльфы не смогут…
– Командир! – торжественно прервал меня Ян. – Ты умный, а мы все дураки. Хотя нет, мы тоже умные. Если бы мы не придумали разделиться, ты бы не придумал отсидеться в Пагаузе.
Моей идеей остались довольны все, кроме, пожалуй, Говорны. Заметив, как она нахмурилась после моих слов, я тихонько поинтересовался, все ли в порядке.
– Не знаю, – покачала головой девчонка. Потом глубоко вздохнула и сказала: – Предки говорили, что мы должны торопиться, а мы собрались отдыхать.
– Когда они это говорили? – я насторожился. Имел уже возможность убедиться, что мнением предков лучше не пренебрегать.
– Когда мы еще на том берегу были, – вид у гоблинши был одновременно неуверенный и мрачный.
– Ну, наверное, это чтобы мы не задерживались? – попытался я успокоить девочку. – Мы ведь действительно слишком, гм, увлеклись.
– Надеюсь, что так, – как-то по-взрослому вздохнула юная шаманка. И уже совсем тихо: – Очень сильно надеюсь.
– Может, ты еще разок спросишь, когда мы остановимся на отдых? Все равно без отдыха из нас сейчас солдаты никакие, согласись?
– Конечно, – улыбнулась девочка. – Не переживай, наверно, я тоже просто устала.
По ее лицу было видно, что она по-прежнему мучается от дурных предчувствий.
Зная, где мы находимся, было нетрудно сообразить, куда нужно двигаться – местность мы все помнили отлично. Нам и направление-то менять почти не пришлось, просто повернули чуть восточнее и уже к ночи увидели просвет между деревьями. С прошлого года здесь ничего не изменилось – поросль стала чуть выше, а останки крепости почти скрылись под воспрянувшей травой, но нам это было неважно. Главное, что вокруг достаточно пустого, хорошо просматриваемого пространства, чтобы заметить приближение врагов задолго до того, как это станет опасным. Теперь, во время остановки, не нужно было большую часть бойцов отправлять в дозор, чтобы обеспечить безопасность, чем мы и воспользовались в полной мере, проведя на одном месте почти сутки. Первородные, надо полагать, были в ярости – во время своей смены я видел их силуэты, мелькающие на фоне леса, но напасть никто так и не решился – я тогда подумал, что их действительно было слишком мало для полноценного сражения.
Настоящего отдыха не получилось. Казалось, я только что уложил голову на изрядно опустевшую за время похода сумку, как почувствовал, что меня трясет за плечи Говорна. Девчонка уселась общаться с предками сразу, как только мы остановились на привал, и вот теперь, похоже, спешила поделиться сведениями:
– Эрик, духи говорят, что нам нужно торопиться. Они и раньше так говорили, но сейчас они уже просто требуют, – очень серьезно заверила меня шаманка, как только убедилась, что я продрал глаза.
– А причину спешки они не пояснили? – поинтересовался я хриплым со сна голосом.
– Нет. Они только сказали, что мы и так опаздываем, и что если не поторопимся, то больше торопиться вообще никуда не будем. Никогда.
После всего, что было, не доверять предчувствиям мелкой гоблинши было бы глупо, а в том, что все серьезно, можно было убедиться даже просто посмотрев на ее лицо. И без того не пышущее в последнее время здоровьем, оно было особенно бледно, черные глаза казались невероятно большими и тревожными. Я попросил Яна разбудить спящих и коротко рассказал об опасениях шаманки. Возмущаться никто не стал – в последнее время авторитет девочки взлетел до небывалых высот, бойцы были готовы носить ее на руках. Мало того что все понимали, благодаря кому мы до сих пор живы, так еще примешивались отцовские чувства – то, что едва вышедшая из детского возраста гоблинша воюет наравне с взрослыми мужиками, никого не оставляло равнодушным.
