Монах почесал бороду и ответил:
– Конечно, в Ярвелле есть квартал знати, но то, что ты видишь здесь, Лис, скорее обыденность, нежели исключение. Все эти люди живут очень бедно, а отсутствие денег вынуждает их быть злыми и вечно недовольными. Попробуй повеселись, когда желудок пуст, а одежда истрепалась в лохмотья. Жители Ярвелла, как это ни странно, стали самыми пострадавшими заложниками этой войны – хотя за все ее время столицу ни разу не разграбили.
– Они оказались в изоляции, верно? – Слэйто вслух подтвердил догадку, пришедшую на ум и мне. В последние дни маг выглядел собранным, и то, что он принял участие в разговоре, я восприняла как чудо.
– Да, жители столицы никогда не выращивали хлеб, не ткали, не занимались работой по металлу или дереву. Все, что они умели, – это держать в руках вожжи и подгонять трудяг из других городов Королевства. Пройдитесь по улицам, и вы не найдете ни одного мастера. Зато наверняка повстречаете пару крючкотворцев, десяток ростовщиков да с полдюжины писарей. У них бывали сытые времена, когда неграмотные крестьяне сгоняли свои отары к воротам Ярвелла. Но как только старый король умер, цениться начали те, кто мог выковать меч, вырастить зерно или выучить солдата. А таких в столице почти не было.
Мастос ухмыльнулся и посмотрел на спешащих мимо прохожих. Только сейчас, прекратив разглядывать обстановку домов через открытые окна, я обратила внимание на то, что горожане были не просто грязны и неухожены. Они были измождены. Более тощие, чем селяне, с ввалившимися глазницами и строго поджатыми растрескавшимися губами. То, с каким наслаждением и издевкой смотрел на жителей Ярвелла Мастос, было мне неприятно.
– Ярвелл не грабили, ведь здесь с короной на подушке сидел Совет мудрецов. Да и кто из претендентов на престол не видел себя в роли короля? Зачем же рушить свою будущую столицу, зачем воровать у себя самого? – продолжил старик. – Проблема была в том, что грабили и жгли другие земли. Поначалу каждый житель Ярвелла довольно потирал руки: меня обошла беда, пусть глупая деревенщина страдает, а я отсижусь тут за крепкими стенами. Но радость длилась недолго, ведь скоро каждому региону пришлось выживать самостоятельно. Никто уже не думал о барышах, которые можно получить, снабдив столицу едой, – самим бы не пропасть. Припасы, ткани, скот – все уходило в ненасытные легионы. Люди редко задумываются, насколько прожорливое чудовище война. Она пожирает не только пищу и кров, она ест людей, съедает целые поколения. А после подбирает души выживших, оставляя лишь пустую внешнюю оболочку.
Старик вздохнул. Где-то неподалеку зазвучала громкая перебранка. Женский визг оборвал смачный удар. Я поежилась.
– Жителей Ярвелла бросили без средств к пропитанию и существованию. Закрыли, будто банку с пауками, и предоставили самим себе. То, что ты видишь сейчас, – это уже жизнь. Пару месяцев назад было намного хуже. Но горожане оживают. Все еще озлоблены, но уже не изолированы. Правда… – Мастос запнулся, проследив взглядом за вихрастым мальчишкой, который нес на плече пару голубей со свернутыми шеями. – То, что породила в жителях Ярвелла война, не исчезнет в одночасье. Старуха Крианна не вылечит это хлебом. Нынешние дети и дети их детей – все они будут помнить голод и страх. И ненависть, конечно.
Старик замолчал и отстал. Мы со Слэйто прошли вперед. Справа от нас распахнулась дверь, судя по вывеске, ведущая в кабак «Тромбон и гусь». На улицу вышвырнули человека – тот рухнул прямо в коричневую лужу, попытался встать, но не смог, да там, среди нечистот, и затих.
Я хотела пройти мимо. Время, как всегда, утекало сквозь пальцы, а ведь нам еще предстояло придумать, как попасть во дворец. Но, скользнув взглядом по грязной шевелюре старика, лежавшего лицом вниз, я остановилась. Меня передернуло: крайниец – старый, запаршивевший и, похоже, вшивый. Чувство некоего родственного долга толкало меня помочь старику, но брезгливость мешала к нему прикоснуться. Так я и стояла, раздираемая противоречивыми чувствами и мучимая стыдом за них.
Тем временем на крыльцо вышел кабатчик. Такого никогда не спутаешь с завсегдатаем или простым слугой. Пожелтевший от времени фартук, чей карман оттягивают монеты, тряпка для протирания стойки, от одного вида которой тошнота подкатывает к горлу, надменный вид, словно все вокруг – случайные посетители его кабака, а он король и бог этого мира. Черные с солью бакенбарды так густо росли по обе стороны его лица, что больше напоминали двух мертвых зверьков, прилипших к обвислым щекам.
Мужчина смерил меня взглядом и усмехнулся. Я все еще стояла в растерянности, в то время как Слэйто склонился над стариком и пытался привести его в чувство. Мастос задержался на другом конце улицы и не спешил подходить к нам, заинтересованный какой-то вывеской.
– Готова поспорить, будь у этого человека кожа светлее, а волосы не пепельными, а черными, как у тебя, ты бы не посмел вышвыривать его, будто собаку, – процедила я сквозь зубы.
Кабатчик удивленно вскинул черные густые брови.
– А маленькая госпожа-рыцарь считает, что у крайнийцев в Ярвелле особые привилегии? В «Тромбоне» мы вышвыриваем за порог и белых, и черных. Ха, да я бы самого Войю вышвырнул, если бы он решился лапать моих девочек! – Кабатчик сплюнул темную от жевательного табака слюну на мостовую и посмотрел на меня, впрочем, как мне показалось, без особого злорадства.
Между тем Слэйто не то чтобы поднял, а скорее выволок старика из лужи и теперь тщательно обтирал испачканные руки о стену. Решив, видимо, что желтая пыль лучше коричневой грязи.
– Думаю, я должна сказать «извините», – неловко заговорила я.
Кабатчик махнул огромной ладонью.
– У нас тут много тех, кто подсыплет тебе яду, если твоя кожа не того цвета или твой костюм… – Он многозначительно указал пальцем на мой фаранк. – …чересчур вызывающий. Но не я, госпожа. Если слишком тщательно выбирать клиентов – тот пойдет, а этот не очень – рискуешь остаться не у дел. Но крайнийцев в последние дни много, это правда. И, как среди всякого племени, среди них полно сорного семени.
Последнюю фразу кабатчик произнес в рифму и сам рассмеялся тому, как ловко это вышло. Я вопросительно на него взглянула. Первое впечатление прошло, мужчина уже не казался мне ни надменным, ни противным – нет, он начал вызывать симпатию.
– Новая королева – новые правила для всех, госпожа. Крайнийцы едут договариваться с Крианной, да только притащившись в Ярвелл многие ведут себя совсем не как гордые дети степей. Наши женщины кажутся им доступнее своих, а наше вино бьет в голову сильнее крайнийской отравы.
– Кас-кас, – мечтательно проговорила я. – Сто лет не пила настоящего кас-каса. Удивительно, что настолько крепкий напиток так легко ложится на язык и так нежно кружит голову.
Кабатчик набычился.
– Кас-кас ваш – пойло для мулов! Впрочем, пусть лучше бы хлебали его. От нашей браги крайнийцы совсем дуреют. Насильничают девок, бьют стекла. Мне всегда было плевать на все эти расовые предрассудки. – Хозяин кабака примолк, пропуская забулдыгу, который вывалился из дверей заведения и нетвердой походкой направился вдоль улицы. Затем продолжил: – Но скажи на милость, госпожа, почему я должен спускать кому-то подлость только из-за цвета его кожи?
