Лев Вячеславович поставил на асфальт портфель и с оттяжкой и наслаждением, красиво отведя руку, сильно съездил Максу по морде. Макс остался недвижим, но откуда-то закапало красным. Мелкий Костян отскочил в сторонку и визгливо заматерился. Лев Вячеславович чуть помедлил, полюбовавшись на изумленную рожу Макса, и съездил ему еще разок. Не торопясь наклонился за портфелем, сказал: “Счастливо оставаться”, развернулся и пошел к автобусу. По дороге остановился, вытащил из кармана пиджака настоящий носовой платок, заботливо положенный любимой женой Олей, тщательно оттер правую руку. Увидел, что содрана кожа, поморщился. Только дня через два он вспомнил, что у него больное сердце и два инфаркта. И еще душа болела. А тут как рукой сняло.
Хадижат
Она вошла очень уверенно, как генерал в гарнизонный дом офицеров, где его не ждали. Мы в “Руси сидящей” с утра были в полном комплекте: какой-то был пересменок, кто-то вернулся из командировки в зону, кто-то монтировал большие съемки, кто-то закончил судебный процесс — и вот тут-то она и ворвалась в нашу жизнь. Уже потом, хорошо ее зная, мы все понимали: конечно, по-другому она явиться не могла. Ну разве что на грозовом облаке, с двумя-тремя молниями в руке.
Небольшая такая крепко сбитая бабуля. Причем с портфелем.
— Кто тут старший?
— Я старший. — Надо признаваться. — Хотите кофе? Или чаю?
— И кофе, и чаю, но в разные чашки.
Примерно через неделю выяснилось, что на самом деле она пьет кипяток. Но это уже совсем потом, когда она стала нашей бабушкой.
— Бери ручку, записывай. Меня зовут Хадижат Омарова. Теперь давай по слогам: Ха-ди-жат, с “т” на конце, как ваша “Тамара”. Омарова — как рак, это лангуст, но большой. Ты на Кипре была, лобстер знаешь? Вот как лобстер, только омар. Омарова.
Неплохое начало, я вам скажу. Хадижат пьет чай с кофе и уверенно раскладывает у меня на столе бумаги. Много бумаг, она очень хорошо в них ориентируется, хотя все они сложные — следственные, судебные, прокурорские, а вот целый том судмедэкспертизы. Дело об убийстве: убита молодая женщина, красавица на выданье Саида, много хороших женихов к ней сваталось. По подозрению в убийстве задержан, а потом осужден пастушок из села Геба. Это Дагестан.
Убитая красавица Саида и осужденный за ее убийство неграмотный пастушок — односельчане. И в селе Геба мало кто верит, что убил пастушок. И вот скинулись, послали Хадижат расследовать. Я вот почему пишу — “неграмотный”? Потому что время такое. Нельзя написать “деревенский дурачок” — засудят деревенские дурачки. И нельзя написать “юноша с особенностями развития” — засудят особенности развития. Пусть будет, как все — неграмотный.
А еще нельзя написать, почему для села Геба так важно выяснить, кто убил юную красавицу Саиду. Хадижат долго не хотела нам говорить, потом сказала. Это дело кровной мести. Пока пастушок сидит, нужно выяснить, он ли убил Саиду. Если он — горе его семье, горе его роду. Родня убитой Саиды должна вырезать родню пастушка. А родня пастушка… ну, вы поняли, и так до конца без конца.
Поэтому село должно доподлинно знать, кто убил Саиду, чтобы не было ошибки. Что там решил прокурор-шмокурор, никого не интересует — важна правда.
Пока я пытаюсь все это уложить в голове, Хадижат рассказывает мне фабулу дела и раскладывает бумаги. Очень грамотно излагает пока фабулу обвинения: вот место убийства, вот тело, вот нож, этот нашел тело, это следователь пришел, вот признательные показания пастушка.
— Стоп. Так он признался?
— Признался. Вот бумага. Сейчас закончу с фабулой обвинения и перейду к защите. Я сейчас покажу тебе, почему это не он сделал.
Так. Очень толково разбираем все-все-все. И что-то я не вижу, почему бабушка Хадижат так уверенна, что это не он.
— Ай, ты не видишь! Ну ничего, ты же первый раз это дело читаешь. Видишь, как я его изучила? — А там на каждой странице много рукописных замечаний, это бабушка Хадижат писала). — Сейчас я покажу тебе. Вот смотри — ножик. Тут раны какие, смотри, судмедэксперт пишет: четыре сантиметра. А вот в вещдоках ножик — он больше двух сантиметров не сделает, видишь? А вот смотри, здесь они кровь брали: почему через четыре дня кровь свежая на одежде пастушка? А вот, видишь пятно на ковре? Это кровь. А девушку мертвую в подъезде нашли, там нет ковра. Этого человека, чей ковер, спрашивают, вот читай показания: откуда кровь? Он говорит — собака поранилась. И они не проводят экспертизу!
Да, действительно — косяков в деле много. Можно попробовать и взяться, но у нас и не с такими нестыковками закатывают. Вот у нас Вася есть Андриевский, его обвинили в убийстве, а в милиции (тогда еще милицией они назывались) трубу прорвало и вещдоки смыло; и даты не совпадают, убитая женщина еще два дня, судя по показаниям, в магазин ходила, по телефону звонила, но тогда у Васи было бы алиби, и потому по милицейским документам ее убили на всякий случай на два дня раньше. И посадили Васю, хотя и ЕСПЧ на его сторону встал, а все равно Вася 13 лет отмотал. Хороший, кстати, парень, чистое золото.
— А что, бабушка Хадижат, как с признанием-то пастушка быть?
— Так смотри. Мы даргинцы, у нас мягкого знака нет. Меня почему село Геба послало с этим делом в Москву? Потому что война была, большая война, великая, я сиротой осталась, и меня русские воспитали, Марья Семеновна и Василий Петрович, светлая память. Меня даже в селе русской звали. Я слышишь, как говорю хорошо? Я сорок лет старший экономист села Геба. А пастушок наш неграмотный совсем, а признание ты видишь, как написал? Везде, где надо, мягкий знак поставил. Видишь? “День”, “согласилась”, “изменилось”, “получилось” — у нас даже я не всегда так напишу, а мои отчеты ревизоры на ВДНХ пысылали! А теперь смотри, вот это в протоколе пастушком написано “согласен” — ты же видишь, это другая рука?
Да, действительно. И много чего еще бабушка Хадижат в деле показала. Надо браться, конечно. Тем более с такой бабушкой.
— Скажи, Хадижат, а это первое твое дело?
— Э! Конечно, нет! У меня много было дел. Я тебе сейчас свое любимое расскажу. Это в чеченскую войну было. Спустился на нашу сторону ваххабит, встретил нашего односельчанина и убил его. Поймали, начали судить. На суде ваххабита спрашивают: “За что ты убил Магомета?” А ваххабит отвечает: “Я такой иду, а этот Магомет меня встретил и сказал плохие слова на матерном языке про маму, про сестру, про женщин всяких, я не смог слушать — убил”. Прокурор встает и говорит: “Нельзя плохие слова говорить, так что ты убил Магомета в аффекте и давай садись на шесть лет”. Село зашумело — как на шесть лет за убийство Магомета, у него пятеро детей, почему шесть лет? Тут я встаю и говорю прокурору: “Прокурор, я маму твою, и сестру твою, и женщин всяких”, вот прямо на этом матерном языке прокурору это говорю. Прокурор как закричит: “Выведите эту женщину, она меня оскорбляет!” А-а, значит, вот как? Я тебя оскорбляю, а ты почему в меня не стреляешь, а? Ты стреляй давай, как тот ваххабит! А судья сказал: “Тетя Хадижат, нельзя в суде такие слова говорить!” — и дал ваххабиту 14 лет. И иск еще за потерю кормильца. А прокурор ушел из нашего района.
