Танечку затошнило. Резануло в желудке, потом защемило где-то в грудине, ровно посередке, где у птиц и лодок киль. Танечка согнулась пополам и поняла, что тоскует. Что ей очень нужен обвиняемый Клыков В. В. немедленно и срочно, ей надо его увидеть, удержать, вернуть, показать сына, он будет гордиться, она же лучше, чем оперная дива, знает она этих див из Большого по 10 копеек пучок. Нажарить котлет, отрастить жопу, гладить ему рубашки, засыпать на плече, ворчать на непарные носки. Пошли бы они все к чертям собачьим, разве не заслужила она, не отработала, разве не выстрадала простого? Она еще молода и лет 10 еще будет, они смогут. Она все сделает, она сильная. Он захочет, он оценит. Она бросит всё и всех. Сын поймет. Он так похож на отца.
И Танечка назначила судебное слушание. Как можно скорее. Увидеть его. Она как-то не подумала про нее — про Марью Николаевну Аксакову-Гольденбраун, депутата Госдумы и оперную приму. Когда Танечка вошла в зал суда, оперная прима, яркая красивая блондинка с очень полными губами, всем своим богатым телом прижималась к клетке, в которой спокойно стоял подсудимый Клыков В. В., положив протянутую сквозь решетку руку на картинно опущенную голову депутата Аксаковой-Гольденбраун. Танечке подсудимый слегка кивнул — как старой знакомой, как занятые люди кивают в ресторане знакомой приятной официантке: “Деточка, рад тебя видеть, но не до тебя”.
Танечка сухо призвала в порядку и провела процесс в одно заседание. Первым делом она освободила из-под стражи подсудимого, страдающего тяжелым заболеванием верхних дыхательных путей — хроническим тонзиллитом. Пусть звучало это нелепо и издевательски над здравым смыслом, но Танечка знала, что опротестовывать ее сегодняшних решений никто не будет. Подсудимый вышел из клетки и сел рядом со своим адвокатом, напротив прокурора. Несколько раз он оборачивался и смотрел долгим взглядом на депутата. Аксакова-Гольденбраун млела. Танечка оттарабанила процесс быстро и безошибочно, почти не включая органы чувств. Вынесла ожидаемое решение: “В экстрадиции отказать”. Закрыла заседание, ушла к себе под бурные овации Аксаковой-Гольденбраун. Вскоре к Танечке зашел адвокат бывшего подсудимого, а ныне свободного человека Клыкова В. В.
— С вами приятно иметь дело, дорогая Татьяна Вячеславовна.
Танечка жестко отрезала:
— Вам нельзя здесь находиться.
Адвокат удивился и вышел. Они были хорошо, а однажды даже близко знакомы еще со времен начала право-пацанского бизнеса покойного Лопатина. Танечка ничего не чувствовала, совсем ничего. Ее это не пугало. Впереди была долгая понятная жизнь. Через год с небольшим ее назначили председателем суда, впереди маячил Мосгор. Пару раз безо всякого энтузиазма переспала со своим вялым предшественником на ответственном посту — безо всякого удовольствия; от него пахло домашними варениками со шкварками, и это многое объясняло. Ее муж Юрик получил предложение возглавить труппу Донецкого театра оперы и балета и уехал с любимым Рафиком еще до Майдана и войны. Потом ему даже предлагали стать министром культуры ДНР, но Юрик с Рафиком предпочли перебраться в солнечную Камбоджу. Марья Николаевна в свете изменившихся политических обстоятельств оставила Клыкова В. В. и вышла замуж за разворотливого депутата из КПРФ. А Клыкова В. В. окончательно посадили лет через пять, в рамках расследования приключений Шакро Молодого. К Танечке он не обращался, но алименты все это время поступали на счет Танечкиной мамы — менялись банки и номера счетов, менялся курс рубля к доллару, но деньги приходили исправно, по фиксированной ставке, трешка у. е. в месяц одной суммой раз в год. Разные мысли приходили Танечке в голову про происхождение и назначение этих денег. Если они не перестанут приходить после того, как Танечкиному сыну исполнится 18 — значит, это не алименты. Но спросить Танечке все равно не у кого, да она бы и не стала.
Геройский Егор
В отделении полиции, где служит лейтенант Егор Коровин, все было как у всех. Ни хорошо, ни плохо, без фанатизма и особенных извращений — никто бутылок в задницы задержанным не засовывал, но на растяжке пару граждан подвешивали морской звездой, было дело: один попался просто буйный, а другой жену увел у начальника отделения, ну и повисел три дня в рамках семейной драмы, потом майорова жена скандалила, вызволяла полюбовничка, а майор Луценко успокоился с паспортисткой.
Егор же готовил себя к подвигу. Ментом себя даже по пьяни не называл — он полицейский, и профессию свою уважал. Часто представлял себя в перестрелке с бандитами, и как потом он в Кремле, и показывают в программе “Время”, как у него рука на черной перевязи, и он, чуть прихрамывая, с прямой спиной, подходит к президенту, и тот прикалывает ему на грудь орден, а сам так улыбается отечески, и морщинки солнышком вокруг мудрых серо-голубых глаз. Или вот разоблачение шпионского гнезда на заводе Дегтярева — тоже хорошо. Вот бьется местное УФСБ, чует, что уходят военные секреты из города Коврова, с оборонного завода имени Дегтярева, прямиком в пиндосское посольство, а накрыть с поличным не может. И вот Егорово дежурство, и тревожный звонок, он едет на вызов, и накрывает посла с заводским инженером, а в руках у них чертежи и шпионский камень, например. Потом приезжает съемочная группа Аркадия Мамонтова, и он так все рассказывает, и рукой так красиво покажет, а у них потом еще будет документальная реконструкция, а он подпишет контракт — мол, разрешаю использовать свой образ. Ну еще, конечно, можно девочку на пожаре спасти. С котенком. Тоже неплохо, хотя и немного местечково, ну да лиха беда начало. Можно с котенка начать, а потом пиндосского посла взять.
В жизни всегда есть место подвигу. А также кто ищет, тот всегда найдет. И однажды Егор Коровин сделал это.
Дело было в марте, у Егора был законный выходной. Егор пригласил девушку в кафе-пельменную “Агора” у вокзала — приличное заведение, днем детские праздники, семейный досуг, вечером тоже в основном отдыхают пары и дружеские компании, не без водки, но без мордобоя. Девушка Егору нравилась, но пока без фанатизма, он подбирал себе вторую половину осторожно, без ненужных обязательств. Искал такую, чтобы хорошо смотрелась женой героя в Кремлевском зале, чтобы смотрела влюбленно, была одета прилично, чтобы в документальном фильме про героя с улыбкой варила борщ на чистой кухне, чтобы сзади занавесочки в клетку — мол, хоть и Ковров, а вот лучше, чем в Европе живем, можно к тому времени чтобы пухлый младенец сидел на стульчике и умильно улыбался в камеру. Девушка Катя из цветочного салона “Флора” подходила под образ отчасти: во-первых, курила, а в кадре это нельзя, а во-вторых, у нее были ногти. Знаете, такие, каких Егор внутренне как-то побаивался: длинные, блестящие, на них всякие сложные рисунки, которые ни фига не повторяются. Насчет курения некурящий Егор пока не определился. С одной стороны, ему нравилось, когда в старых фильмах красивая актриса в минуту душевного волнения закуривает тонкую сигарету, это смотрелось изящно. С другой стороны, сам он таких женщин пока не встречал, а местные курящие девушки отчего-то казались ему, как говорила его мама, задрыгами. А вот ногти точно не предполагали ни борща, ни умильного младенца. Однако перед свадьбой можно поставить условие: или я, или ногти. Если любит — сострижет.
