Валентина у нас в “Руси сидящей” почти не появлялась: она взяла на себя тонущий бизнес мужа, как-то вырулила, прошла пару кризисов, но корабль на плаву держала и даже через какое-то время занялась развитием женских образовательных направлений, и они очень неплохо у нее пошли. Заезжала к нам страшно уставшая, но по-прежнему чертовски красивая: фиолетовые глазищи на пол-лица, кожа спелого абрикоса, талия балетная, пальцы — веточки, щиколотки японские, не женщина — мечта.
Однако по-женски совершенно не счастливая. Кое-что прорывалось: деятельный на свободе муж оказался запертым в двадцати квадратных метрах быта, и это был, конечно, тигр в клетке, со всеми побочными явлениями по отношению к тигрице. Тигр в двадцати метрах одиночки. Точеную Валентину с огромными фиолетовыми глазами и с маленьким и тоже деятельным по возрасту сыном, похожим на него как две капли воды, он в расчет не принимал. А если и замечал, то в раздражительном смысле.
Через положенное время, когда прошли все процессуальные сроки, сменили Валентину меру пресечения с домашнего ареста на подписку о невыезде. И Валентин с Валентиной совсем пропали из поля зрения. Заходил их чудесный адвокат, рассказывал о развитии дела — а оно вовсю развивалось, — немного сетовал, что они перестали ему платить, но он продолжал работать pro bono, бесплатно то есть, я ж говорила уже, что он у нас совестливый и вообще молодец. Тем более что безденежье — это наш типичный случай, к нам в основном приходят люди, у которых вообще ничего не осталось.
Но ведь Валентина — вы же помните еще? — вырулила тонущий корабль бизнеса. Значит, что-то случилось.
И да, случилось. Валентин, обретя свободу, свою Валентину из бизнеса подвинул жестко, разогнал все женские направления, сказал еще, что она загубила все дело, весь его бизнес, и взял бразды правления на себя полностью. Бизнес немедленно захирел. Фиолетовоокая Валентина молча ушла в домашнее хозяйство.
Продолжалось все это долго и скучно, пока однажды Валентина не написала мне короткую записку: Валентин принял решение, сейчас к вам едет советоваться. Ну хорошо, мы всегда рады. Тем более что я догадываюсь, что он там себе принял. Многие на его месте сделали бы так же. Хотя лично я не одобряю.
Валентин начал с места в карьер.
— Пойдемте, прогуляемся вокруг вашей клумбы.
Ну, пошли. Все так делают.
— Я принял решение уехать.
— Вы же понимаете последствия? Да, если вы уедете, всем будет удобно: и следствию, и суду, и прокуратуре. К тому же отъезд — это отказ от борьбы и косвенное признание вины. Вас объявят в розыск. Навсегда. Вы никогда не сможете вернуться. Языков у вас нет, связей нет, денег нет — не факт, что там вам будет лучше, чем на зоне с понятным сроком, который можно и нужно оспаривать. А если биться — всегда можно чего-нибудь добиться.
— А я смогу попросить политическое убежище?
— С чего? Вы давно политический? Насколько я помню, действующие порядки до ареста вас вполне устраивали.
— Кто может дать мне гарантии, что меня примут?
— Никто.
Нет, таких отъездов я не одобряю. Хотя, конечно, все понимаю. Если рассуждать логически, получается такая вот вещь: всем фигурантам дела светит от 15 лет, но вот конкретно Валентину при его роли больше семи никак не ломится, если повезет, будет пять, из которых два года он отсидел, включая домашний арест. Потом еще апелляция и кассации, да с хорошим адвокатом — года через два максимум выйдет, как в армию сходил. Невиновным и непричастным хорошие судьи у нас обычно стараются много не давать. Плюс остается возможность бороться дальше. На родной земле, с родной женой, сыном и родителями, на родном языке да с действующим бизнесом — если жена, конечно, опять подымет, — это ж не самый тяжкий случай. Ладно, и не такие сроки видели, у любого срока конец есть, в отличие от бегства. Был бы политический — все ясно, вопросов бы не было, а тут просто попал парень в чужой замес. Таких случаев — тысяч пятьдесят за год, более или менее.
Опять же — я понимаю отъезды из-под суда. Я сама все время хотела, чтобы уехал мой муж и не садился бы в тюрьму. Но мой муж осознавал, что это билет в один конец. И это билет на одного. И я осознаю, что может наступить момент, когда мне надо будет уехать. В один конец, одной. А вот что будет дальше, зависит от меня сейчас, задолго до того, как решение будет принято. Валентин же ни слова не говорил о Валентине. И об их сыне. Он говорил только про себя, и было ясно, что никого он в расчет не принимает.
Да ну. Грустно все это, а также безответственно.
И вот наступил тот день, когда было объявлено о дате начала судебных слушаний по громкому делу Валентина. Накануне к нам приехала Валентина, и такой счастливой я не видела ее никогда.
— Оля, он меня послал! У нас был огромный разговор, переходящий в скандал, и он меня жестко послал! Ну наконец-то! Послал и уехал с таджикским паспортом, я не знаю, куда и через что! Он уехал! Я свободна!
Потом был сложный разговор с хорошим совестливым адвокатом, был суд, на который не явилось еще несколько подсудимых. Их выделили в отдельное производство и дали в районе пятерки. Но они не смогут больше никогда вернуться, они в розыске. Если Валентина не захочет, она больше никогда его не увидит. Да и он, кажется, тоже не хочет. Никому не известно, где он. Он не пишет и не звонит. Известно лишь, что по паспорту его сейчас зовут Дододжон.
Валентина снова подняла паруса на упавшем бизнесе, теперь полностью переориентировав его на женские проблемы. И похоже, что эта история двух красивых любящих людей закончилась тихим пшиком.
Парень, который так отважно и так правильно вел себя в самых сложных условиях, не выдержал маленького быта — он оказался для него сложнее, чем тюрьма. А Валентина, чья жизнь и судьба не предполагала высоких материй, с тех пор помогает девочкам и женщинам, попавшим в тюремный переплет. Растит сына, вламывает на работе и, кажется, совершенно счастлива. Мне немного жаль, что Валентин оказался не тем парнем. Не потому, конечно, что уехал — это не осуждаемо. Он не брал ее в расчет. Ни мозг ее, ни деловую хватку, ни громадные фиолетовые глаза. А такому человеку, девушки, уже и пожелать-то нечего. Ну, удачи.
Лето
Имена героев этой книги изменены — не меняла в редких случаях, когда сами герои давали на то согласие или когда не считала это нужным из вредности. Сейчас другое.
Горисолет Ривьера — настоящее имя, настоящая фамилия. Если вы нечаянно знаете дочь Горисолет или ее маму — пожалуйста, передайте им, что Горисолет молится о них каждый день, уже много лет. Если вы сможете перевести эту историю на португальский — пожалуйста, сделайте это. Если вы сможете опубликовать эту историю в Бразилии — пожалуйста, сделайте это. Горисолет жива, она сидит в русской тюрьме, ей долго сидеть — но она всей душой стремится к своей дочке и маме.
