В этом благородном собрании выделялся человек, к которому все обращались уважительно — Вован Хороший. Быстро выяснилось, что Вован — бродяга, то есть особо уважаемый в воровской среде человек, стремящийся поддерживать “воровской ход” и для которого в блатной карьере пройдены уже все ступеньки, кроме высшей — вора в законе. А Хороший — это не удачное погонялово, а реальная фамилия.
Как и большинство блатных, Вован не понимал ни смысла протеста, ни претензий образованной публики к Путину. Вовану Путин скорее нравился: во-первых, тезка, а во-вторых, он был понятен и похож: и жестами, и жаргоном, и способами демонстрации силы — словом, Путин Вовану казался социально близким. Таковое заблуждение, кстати, довольно сильно распространено в воровской среде. А потому — из-за ложной квалификации Путина — блатные к социальным протестам и любой гражданской активности относятся прохладно, хотя самые сообразительные понимают дуализм ситуации: нельзя же быть и с блатными, и с операми одновременно.
В общем, Вова Хороший со всем уважением потребовал, чтобы ему в изоляторе временного содержания профессура простым человеческим языком разъяснила смысл и цели протеста. Абстрактными понятиями типа Liberté, Égalité, Fraternité Вован владел не очень, а потому ситуацию ему разъясняли на примере осужденного по делу 6 мая Сергея Кривова, который получил четыре года общего режима.
— Видите ли, любезный Владимир, — вот возьмем, к примеру, коллегу Кривова, 52 лет от роду, кандидата физико-математических наук. Он получил четыре года реального срока за то, что рукой удерживал дубинку полицейского, когда тот пытался пустить ее в ход на мирном разрешенном властями митинге, — начал свой рассказ о социальном протесте по случаю ночующий в обезьяннике академик.
Вован был потрясен.
— Как четыре года? Реальных четыре года за митинг? Общий режим? Да вы и правда все идиоты. На четыре года восемь магазинов можно взять! Фигней вы занимаетесь, вот что.
Конечно, Вован сказал не “фигней”, а другое слово. А потом долго ворочался ночью, все повторяя:
— Восемь магазинов! Восемь магазинов взять!
Про любовь
Марина — редкая красавица. высокая, худощавая — но фигуристая, с явной примесью азиатской крови где-то в третьем колене; скулы высокие, острые и шея — знаете, такая вот с ямочками у ключиц, какая бывает только у очень породистых женщин. Длинные прямые волосы такие тяжелые, что, когда она завязывает их в хвост, голова откидывается назад. А Марина и без того гордая и неприступная. В общем, Шамаханская царица, и норов под стать.
Марина в Москве, сидит в тюрьме в Печатниках уже седьмой год, и конца этому не видно. А всему виной красота. В Марину серьезно, маниакально влюбился следователь. Знаете, такой вполне молодой мужичонка, у которого в детстве не было рогатки. И не потому, что за книжками сидел, — есть такой довольно распространенный типаж мальчиков, которых никто никогда не замечает, с которыми смертельно скучно, и чем они занимаются в отсутствие интереса и к чтению, и к рогатке, никто не знает, потому что никому неохота знать. Потом они подрастают, оканчивают лет за восемь какой-нибудь заушный вуз, сами по утрам гладят себе вельветовые брюки, наводя на них стрелки, и идут себе на работу. В прокуратуру или в следственный отдел. И вот там они с оттяжечкой мстят всему человечеству, попадающемуся в их уголовное производство. Особенно успешным, красивым и умным, а уж с особым наслаждением — талантливым.
Вот к такому парню в вельветовых брюках с наглаженными стрелками и попала красавица Марина. Однако красавица Марина на воле была далеко не ангелом — это если мягко сказать. Отличница, школа с золотой медалью, приехала покорять Москву в лихие 90-е из далекой республики в Средней Азии. Получила прекрасное юридическое образование, но работу найти не могла. Было все: и полы мыла, и посуду в забегаловках. Но поднялась. На очень сомнительных сделках, которые проворачивали настоящие бандиты под крышей одного из замминистров МВД — он и сейчас, кстати, на службе, все там же.
В один прекрасный момент, когда у замминистра начались неприятности по службе в связи с первым эпизодом рокировки в высших эшелонах — то есть в 2008 году, — братва Марину сдала. И не одну сдала, а вместе с нотариусом, он как-то несколько месяцев сидел в одной камере с моим мужем — мир тесен, здрассьте.
Красавицу Марину и ментовского нотариуса обвинили в организации преступного сообщества, а это от 15 до 20 лет или пожизненное, между прочим. Для такой статьи потребен суд присяжных, и таковой суд и Марину, и нотариуса оправдал. И полетел нотариус белым лебедем обратно в нотариат.
Но Марина — красавица, а у следователя намертво стрелочки к вельветовым штанам пришпарены. И началась у них странная “любовь”. И много-много уголовных дел, ее сопровождающих.
В рамках первого уголовного дела Марине предъявлялось мошенничество в особо крупных размерах — и это обвинение Марина заслужила и признала, — ну и та самая организация банды, чего Марина признать никак не могла. Присяжные, стало быть, организацию банды отмели, а по мошенничеству Марина и не сопротивлялась. Получила заслуженные 9 лет и отбыла, как положено, по этапу на зону.
Не успела там толком обжиться, характеристику для условно-досрочного освобождения заработать, как вновь затребовал ее строгий следователь в вельветовых стрелках — для проведения следственных действий. Соскучился.
Вернули Марину на централ в Печатники, и следователь тут же вменил ей еще 16 эпизодов по резиновой статье “Мошенничество” — туда вообще все что угодно можно впихнуть. И нате, пожалуйте — второе уголовное дело! Опять следствие, опять обвинение, опять суд — и опять суд присяжных, потому как не забыл вельветовый следователь вновь вменить и организацию преступного сообщества. И опять суд присяжных оправдывает Марину по сообществу, но путем частичного сложения срок уже — “десяточка”.
Идут годы, следователь расследует, Марина сидит. Пока апелляция, кассация, туда-сюда, новый приговор вступает в силу и Марина вновь собирается на этап. Но не тут-то было: вельветовые штаны отложили новый эпизодик, для третьего дела…..
Он не может без нее. Вся тюрьма знает, весь следственный отдел, да и привыкли уже. Окликают, когда идет он по тюремным коридорам в следственный кабинет: “К зазнобе?” — “Угу”. Многие посетители централа в Печатниках видели большой портрет красавицы Марины на заставке компьютера следователя, когда приходится брать у него разрешение на свидание с заключенными и подследственными. Сидит, медитирует, смотрит, шепчет что-то портрету.
Давно бы уже красавица Марина отсидела свой срок или вышла условно-досрочно с зоны, да штаны вельветовые не пускают, приберегая маленькие кусочки-эпизодики десятилетней уж давности для нового дела — чтобы расследовать, расследовать и расследовать.
И сделать с этой любовью ничего нельзя. Никогда не смогут они соединиться — хотя бы для утоления страсти. И дело не в том, что он следователь, а она аферистка, счастливых случаев таких мезальянсов — пруд пруди, и ничего, утоляют люди пыл, иные даже семьи создают. Но это не наш случай. Марина лесбиянка. Он знает.
