Рустам, конечно, не был ангелом. Поэтому когда он увидел перед собой бледного младшего инспектора, который зачем-то притащил ему в кабинет густо обсыпанный тушью конверт, заложенный в журнал “Огонек”, он сразу же все понял. Рустам вскочил и отшвырнул от себя конверт, как кобру, а младший таможенный инспектор закричал, что ему надо срочно в туалет и рывком распахнул дверь в кабинет Рустама. Ну и понеслось — маски-шоу, затаившиеся в коридоре, штурм и крики, камера НТВ в кустах и парадный отчет фейсов: взяли на мормышку хорошего леща.
Взять-то они взяли, но получилось у них это глуповато, без души. То есть Рустам, конечно, срок получит и на таможне работать больше не будет, но впаять ему взятку по полной программе уже не получится. И не только потому, что доказательств маловато — кого вообще в суде интересуют доказательства? А потому, что Рустам — полковник, ответственный работник и настоящий патриот, хорошо встроенный в систему, то есть человек небедный, разумный, много знающий. Он договорится. При полной доказательной базе сделать ему это было бы очень сложно, почти невозможно, да и принцип здесь действует четкий: спалился по полной — сядь, дурак. А коль подставили и не спалился — тут уж много найдется заинтересованных лиц, чтобы было все по-честному, по правде. И уж конечно, у Фемиды развяжутся глаза, дабы увидеть несоответствие обвинения и доказательной базы. Отпустить не отпустит — не принято так у нее, но в ее объективности при таком раскладе сомневаться не придется.
Однако поскольку у нас тут борьба с коррупцией по всем фронтам, то сидит Рустам в тюрьме, покуда неспешно идет следствие. А следствие, конечно, ведут фейсы. И сидит Рустам в специальном месте, которое называется БС. Аббревиатуру БС часто расшифровывают как “бывшие сотрудники” — они-то и сидят в такой тюрьме, но на самом деле это “безопасное содержание”. Нельзя сажать ментов вместе с блатными — разорвут же на британский флаг.
В общем, определили Рустама на БС, к бывшим сотрудникам. И рассказывают ему про тамошние порядки, которые он должен соблюдать: уборка, дежурства, то-сё. А Рустам — в отказ. Не буду, говорит, соблюдать ваши порядки — и все тут. Вызывают Рустама к тюремному начальству, начальство строго сообщает накачанному полковнику: мол, у нас тут красная тюрьма, мы черный ход тут не поддерживаем, ты режим-то не качай, соблюдай красные порядки, ты ж сам, мил человек, краснопузый, масть тебе не поменять.
(Перевожу: “Наша тюрьма и ее контингент целиком находятся в подчинении администрации тюрьмы, и все соблюдают ее требования. Тех, кто режим не соблюдает и администрацию не признаёт (“черный ход”), у нас нет. И не будет. Ты сам полковник — не нравятся порядки, мы тебя живо на Бутырку переведем и там тебя блатные порежут — как представителя власти и силовика, ты же для них почти мент”).
Отвечает тюремному начальству бравый Рустам: “Вы мне тут бигуди-то не закручивайте. Меня вообще не волнует, красное тут место или черное. Тут у вас все в раскладе — а я в отказе. А на Бутырке черный ход с понятиями”.
(Перевожу: “Мне совершенно все равно, какие вы тут установили порядки — я здесь буду жить по своему разумению. Потому что у вас здесь 100 % контингента из бывших сотрудников признали свою вину и сотрудничают со следствием. А я вины не признал и никогда не признаю. Поэтому жить, как они, не буду. А Бутыркой меня не пугайте — там меня не тронут, там без причины не зарежут, разберутся люди”).
И начал Рустам, полковник таможенной службы, качать тюремный режим. Перевели его на спецы в наказание за неподчинение — туда поселяют тех, кого нужно изолировать от информации или кого нужно попрессовать. То есть сломать. Однако поди его, качка тренированного, отмороженного, попрессуй. К тому же и местные надзиратели быстро Рустама зауважали и отнеслись к его позиции с большим пониманием. Он там такой единственный и в большом авторитете.
Рустам строго поддерживает иерархию в тюрьме и в камере — ведь среди бывших сотрудников, как и среди обычных зеков, есть своя строгая система ценностей. Больше всего среди БС ментов. Хуже, чем к ментам, здешняя публика относится к адвокатам. Еще хуже — к следователям. Хуже всего относятся к прокурорским — ведь от них все страдают, и на службе, и в тюрьме. К тому же каждый, кто попал в тюрьму, прошел через общение с прокурорскими и услышал, как они ведут себя на суде. А ведь служивые знают: у прокурорских — наибольшая свобода действий, но они всегда выбирают худшее, действуя по самому сволочному сценарию.
Но самая жалкая и неприкасаемая каста среди БС — это фейсы. В тюрьме по их поводу полное единодушие. Фейсы с энтузиазмом драят парашу, а Рустам внимательно следит, чтобы энтузиазм не ослабевал, да и прочий контингент отрывается на них по полной.
Об одном жалеет авторитетный Рустам — нет у них среди контингента судей. Попал бы хоть один — и судьба фейса покажется ему пряником. Об этом всем известно, и поэтому если уж не смог трудовой коллектив отмазать судью-коллегу и пришлось его сдать в СИЗО, так он даже на БС не попадет. Их держат в одиночке в Лефортово.
Вован хороший, плохой, злой
Дело было в Москве в начале марта. В тот день Второй оперативный полк полиции плотно укомплектовывал автозаки гражданами и гражданками из разночинной интеллигенции устойчивых протестных убеждений. Это был уже совсем излет, все стремительно выдыхалось и сворачивалось, но понимание провала еще не овладело умами и настроениями.
Автозаки развозили публику по ОВД, в автозаках особо высокой культуры исполняли все пять куплетов Gaudeamus на латыни. Задержанных было много, развозили куда попало, рапортов не составляли, а потому дальние ОВД старались как можно быстрее и тише выпустить всех доставленных работящим Вторым оперполком граждан. Ну вот зачем, спрашивается, мирному ОВД “Коньково”, пасущегося на тучных угодьях соответствующего рынка, иметь проблемы с “политическими”? Совершенно незачем. И чувство это взаимно.
В центральных ОВД все было не так благостно. Там полицейские забивали народ в обезьянники, оставляли на ночь и требовали оформления административок, хотя были согласны и на уголовку. В Пресненском ОВД оставили на ночь странную и колоритную компанию: двух докторов востоковедения, одного академика математических наук и журналиста Левковича. Он-то мне и рассказал эту историю, а один из профессоров семиотики добавил деталей, когда его судили в Пресненском суде по административке — как раз наутро после обезьянника.
А было там так. Математический академик Васильев в длинной седой бороде — человек замечательный и неленивый в смысле народного просвещения. Два востоковеда с конкурирующих кафедр изучения восточных культур тоже не лыком шиты поговорить за умное и полезное. Ну и журналист, само собой, работа такая. А попала эта компания не в отдельный обезьянник, а в самую что ни на есть народную едкую среду, которая в эту ночь оказалась представленной в основном блатным миром. Убежденные завсегдатаи застенков оказались не простого свойства — не то чтобы элита преступного мира, но парни в основном лихие, никаких тихих зачумленных крадунов, а разбойники и грабители с рецидивами в анамнезе.
