Наверное, не очень легко держать кого-то за руку, когда тот весьма ограничен в движениях. И в списке хреновых обязанностей, которые приходится выполнять как родителю, на одном из первых мест стоит то, что нужно рассказывать своему ребенку, что произошло в те минуты, когда он лишился рассудка.
Мама сообщила мне, что Майя пыталась навестить меня, когда я лежал в палате интенсивной терапии, но это запрещено внутренним распорядком больницы. Только члены семьи. Когда меня перевели сюда, я не захотел ее видеть. На самом деле мне просто не хотелось, чтобы она видела меня.
Но вот ее маму я увидел.
Помните, я говорил вам, что она работает медсестрой? Она зашла проверить мои капельницы, но не произнесла ни слова, пока управлялась с ними. Мне не хотелось ей ничего говорить, но сдержаться я не смог. У нее были глаза Майи.
– Можете ей передать, что я очень жалею о случившемся? – прошептал я.
– Ты можешь сам ей это сказать.
– Я не могу больше с ней видеться. Не в таком состоянии.
Она взглянула на меня.
– Твое состояние никак не влияет на речь. Ты сам можешь ей это сказать.
– Послушайте, – отозвался я, – теперь вы знаете, что со мной. Вы знаете, что это не лечится. Я на всю жизнь таким останусь. Я действительно тот бойфренд, какого бы вы хотели для нее?
Она несколько секунд внимательно рассматривала меня, а потом направилась к двери, катя перед собой тележку с инструментами. И произнесла:
– А вот это зависит не от меня.
Потом она закрыла за собой дверь, оставив меня в одиночестве, дабы я в полной мере мог оценить, насколько Майя «белая и пушистая» по сравнению со своей мамой.
Чуть позже я смог отрывочно припомнить то, что произошло. Даже своим затуманенным таблетками и уколами разумом я вспомнил выражение лица Майи, когда я толкнул ее. Забавно, когда в памяти всплывают такие мелкие детали. Как у нее вытянулось лицо, когда она упала. Как расширились ее глаза, как вытянулись вперед руки, когда она глядела на меня уже с пола. Наверное, я походил на жуткое чудовище. И вот тогда-то я и побежал.
Далеко мне уйти не удалось, это факт. Сам удивляюсь, как я исхитрился домчаться до туалета между церковью и залом, чтобы там меня вырвало. Слова по-прежнему красовались на стене сортира, и я еще задался вопросом: то ли их не могли отскрести, то ли монахини оставили их в качестве напоминания.
ИИСУС ЛЮБИТ ТЕБЯ.
Не будь гомиком.
Это все как-то сходилось. Вместе они звучали как условная фраза. По отдельности получалось так, что один парень хороший, а другой – придурок. Но самое поразительное то, что лишь одним словом весь смысл можно переиначить. «Иисус любит тебя, но не будь гомиком». Вся штука в том, как ты это прочитаешь.
«Иисус любит тебя» по существу означает «Будь самим собой». «Не будь гомиком» – несет осуждение. Фразы противоречат друг другу, как, похоже, и все остальное в жизни. Слышишь одно, и это вселяет в тебя надежду, слышишь другое – и оно лишает тебя ее.
Будь тем, кто ты есть.
Но не так. Чем или кем угодно, кроме самого себя.
Вот что я подумал, когда меня снова вырвало. Но после этого я однозначно отключился.
Раздались шаги. Я помню, что Ребекка держала меня за руку в машине «Скорой», и подумал: как же странно, что я не услышал маминого голоса. А услышал голос Пола. Что-то на задворках сознания уверило меня в том, что он плачет.
Он беспрестанно твердил, что все будет хорошо.
– Я позвоню маме, когда мы приедем в больницу. Тебе не нужно ни о чем волноваться. Я с тобой.
Я позволил ему взять себя за руку, потому что – что мне еще оставалось делать? Пол взял меня за ту руку, которую уже держала в своей Ребекка. Она бросила на меня быстрый взгляд, словно хотела, чтобы я что-то сказал. То, что, как мы оба знали, я хотел спросить.
– Ты ведь не настоящий, да?
Вот глупость-то. Но когда Ребекка покачала головой, мне стало тяжело, словно я в первый раз усваивал это.
– Я настоящий, Адам.
Ответил, конечно же, Пол. Я больше ничего не говорил, а просто позволял ему крепко сжимать мою руку.
Держу пари, вы думаете, что все эти месяцы терапии и экспериментального лечения пошли псу под хвост, поскольку в конце концов я сделался еще безумнее прежнего. Если вам будет приятно это услышать, то вам по-прежнему платят. И вправду очень любезно с вашей стороны, что вы навестили меня в больнице. Это я уже говорил, так? А еще очень хорошо то, что я всегда могу определить, что вы не галлюцинация. Моему воображению не под силу сотворить такую прическу или штаны.
Глава 38
29 мая 2013 года
Трус.
Именно это я и думал.
Да, Майя по-прежнему звонит, пишет эсэмэски и пытается навестить меня, но я не отвечаю. И сказал сестрам, чтобы ее ко мне не пускали. Только последний раз, когда я проснулся, то обнаружил, что она сидит у моей кровати.
Я был под кайфом от чего-то такого, что мне дали, поэтому с минуту не знал, что и думать. И решил, что лучше всего – это проверить.
– Ты настоящая? – спросил я.
– Да, – ответила она. Я заметил, что она плакала. Глаза у нее покраснели, и она ломала лежавшие на коленях руки так, словно пыталась выдавить кровь из кончиков пальцев. Потом она подняла на меня глаза, и тут я увидел… Еле заметный проблеск понимания, которого до бала там не было. Та крошечная вспышка осознания, говорившая о том, что теперь ей все известно. А я ничего не мог поделать, чтобы хоть что-то повернуть вспять.
– И давно ты знаешь, что со мной что-то неладно? – спросил я. Мы оба знали, что отрицать это бессмысленно. Майя быстро вытерла рукавом уголки глаз.
– Я не знала, что это на самом деле, – ответила она. – Я просто заметила, что у тебя головные боли. А иногда глаза у тебя были такие, словно… ты что-то видел.
Она снова поглядела на меня, и в горле у меня засвербело, но как бы мне ни хотелось, я не собирался реветь у нее на глазах. Ни за что.
– Почему ты ничего мне не сказал? – спросила Майя.
– Я не хотел, чтобы ты знала, что я псих.
Мне вдруг стало совершенно ясно, как я выгляжу перед ней. Вчера у меня были налитые кровью глаза. Интересно, а сегодня они такие же? Волосы у меня спутались на одну сторону, и сзади на шее я ощущал липкое потное пятно.
– Но как ты мог хранить это втайне от меня? – спросила Майя.
– Я от всех это скрывал.
– А я-то думала… – Она замялась. – Я-то думала, что я не такая, как все остальные.
Она взглядом искала что-то в моем лице. Здравый рассудок. Понимание. Я сам толком не знал, что именно, но когда Майя снова опустила глаза и принялась плакать, я понял, что она этого там не нашла. Я сделал глубокий вдох.
