— И надолго это?
— Посмотрим на твое здоровье, — ответил Олег
уклончиво. — Тебе еще платочек Яры помог!
Томас просиял.
— Да? Как?
— Кончик стрелы запутался и вместе с платком влез в
твою нежную плоть. Да ладно, шея у тебя плотная, как у дуба. Да и сам ты еще
тот дуб, так что все заживет быстро, не трусь.
— Я не трушу, — ответил Томас с
достоинством. — Просто с такой повязкой не совсем эстетично.
Часть II
Глава 1
И снова дорога вилюжится, как след огромной змеи, что ну
никак не может ползти прямо, конские копыта стучат глухо, будто в мешки с
шерстью: впереди туман, земля влажная, небо снова серое, ровное, никакого тебе
купола, к которому оба привыкли в жарких странах. Томас в доспехах, даже в
шлеме, разве что забрало поднято, копье в руке, щит на локте, даже не чувствует
тяжести, железа, привык, так черепаха привыкает к панцирю, хоть и тяжел, но что
с нею бы сталось без этой тяжести?
Олег изредка посматривал по сторонам, узнавая и не узнавая
места, по которым когда-то хаживал. На землях старых империй дороги утоптаны до
твердости камня, там еще и разрушающие их дожди в редкость, а здесь только
знаменитые римские дороги и спасали империю, соединяя ее в единое целое. Однако
такие дороги только там, на юге, почти не требуют ухода, а здесь с частыми
ливнями, затяжными зимами и бурными паводками их подновляли каждую весну.
Теперь же, с уходом римлян, дороги размыло, заровняло, а поверх выросли такие
дремучие леса, что всяк поклянется насчет вековечности и неизменности этих
дубрав...
Сейчас дороги начали пробивать заново. Собственно, они были
и во времена бриттов и пиктов, но тогда это были тропки, что боязливо огибали
массивы деревьев, предпочитали держаться у опушек, теперь же эти земли быстро
заполняются народом. Тропки превращаются в дорожки, дорожки — в дороги, а между
городами властители земель вообще пробивают прямые и широкие тракты, чтобы
могли двигаться войска с тяжелыми телегами.
Навстречу ползут телеги, везут провизию, холст, горшки и
прочий деревенский товар на продажу, гонят скот, телеги тянутся в сторону
темнеющих в голубом небе зубчатых башен, воздвигнутых по обе стороны врат.
Втрое меньше телег тащится обратно... воздух заполнен тягучим утробным мычанием
скота, груженного товарами, купленными в городе.
Европа быстро застраивается городами, села отпочковываются
друг от друга стремительно, возникают монастыри, как рассадники учености, а при
них — университеты. И только церковь объединяет этот разобщенный мир, где воюют
не только королевства, но и все знатные сеньоры один с другим. Но уже то, что
церковь очень быстро переварила вторгшихся варваров и обратила их в
христианство, доказало ее мощь.
Человеку, привыкшему к огромным империям Востока, странно и
дико в этих землях, где крестьяне одного сеньора зачастую не знают, что
делается у соседей, не торгуют с ними, не обмениваются ничем, даже новостями.
Связи не то что порваны, просто еще не установлены. В одной области может
свирепствовать голод, а у соседей — полное изобилие и перепроизводство
продуктов, в третьей — идет война, о которой не знают в двух предыдущих.
Больше всего, конечно, наживаются купцы, так как перепады
цен просто дикие. Правда, торговля — занятие очень рискованное: каждый феодал,
на чьи земли они вступали, считает вправе хоть купить товары по своей цене,
хоть просто отнять товары, а купцов, этих проклятых торгашей, можно для потехи
вздернуть над городскими воротами.
И только церковь сохраняет единство этих разодранных на
клочья конгломератов: ни один епископ не теряет связи с Римом, все сведения
доставляют быстро и оперативно. Это короли не знают, что делается у соседей:
епископы знают, настоятели монастырей знают, даже знают не только, что у
соседей, но и у соседей соседей, а также во всем остальном мире.
До полудня ехали, каждый погруженный в свои мысли. Дремучий
лес сменялся легкомысленным березняком. Несколько раз выезжали на исполинские
поляны, сплошь заросшие цветами, где воздух рябил от бабочек, стрекоз, жуков и
шмелей, затем пошло разнолесье, часто попадались огромные валуны, похожие на
заснувших баранов, которых укрыло толстым слоем зеленого мха.
Конские копыта то и дело вздымают брызги, ручьи чуть ли не
через каждые сто шагов, мелкие птицы носятся с веселым писком, трижды встречали
огромные дубы, из щелей которых вытекает мед, но не подступиться: воздух гудит
от множества пчел. Олег, наконец, снял лук, и, когда дорогу перешло небольшое
стадо оленей, грозно загудела тетива, молодой олень сделал прыжок и грохнулся
оземь.
Томас нагнулся на ходу, Олег подивился, с какой легкостью
рыцарь подхватил и привязал добычу к седлу. Из небольших лесных озер часто
раздавалось предупреждающее кряканье, а когда как-то проехали слишком близко,
целая стая жирных гусей взметнулась в воздух. Олег стрелять не стал, хотя Томас
уже напрягся в ожидании щелчка и предсмертного вскрика летящего последним гуся,
что выглядит самым толстым.
Когда ехали через дремучий лес, Олег начал присматриваться к
деревьям, на лице появилось озабоченное выражение, конь под его рукой свернул в
чащу. Томас крикнул в спину:
— Живот схватило?
— Ты можешь остаться, — ответил Олег, не
оборачиваясь.
— Размечтался, — фыркнул Томас зло.
Олег ехал между огромными толстыми деревьями, конь осторожно
переступал через вылезшие из земли корни, похожие на сытых змей. Иные зеленые
бугры под копытами прорывались, обнаруживая те же корни, поднявшие на себе
толстый ковер мха и прошлогодних листьев, конь боязливо фыркал на огромных
белесых мокриц, никогда не видевших света.
Наконец деревья нехотя расступились, конь ступил на поляну,
в центре которой настолько могучий дуб, что Томас, который выехал следом, ахнул
и торжественно перекрестился.
— Это... это нечто языческое!
— Угадал, — ответил Олег, все так же не
поворачиваясь. — А теперь помалкивай.
Томас обиделся, но смолчал, даже коня остановил, а Олег все
так же шагом поехал к дубу. Томас перекрестился снова, чем ближе к дереву Олег,
тем громаднее выглядит дуб, таких просто не может быть, это ж всем дубам дуб,
как будто и среди деревьев есть такие, которых смерть избегает, но в отличие от
людей они продолжают расти и матереть...
Олег объехал дерево чуть, на той стороне дупло, крикнул
весело:
— По добру ли здорову?
Долгое время никто не отзывался, он хотел повторить призыв,
но послышался шорох, скрежет, царапанье, затем глухой старческий голос:
— Снова... ты?
— Снова я, — ответил Олег жизнерадостно, —
как дела? Как жизнь? Какие новости?
— Новости? — донеслось из темноты дупла. —
Вот мокриц что-то в этом году многовато... В позапрошлом было гусениц
нашествие, даже ко мне заползали...
