И ударили пушки. А потом ещё. И ещё. Они били и били. Методично и безжалостно.
Вечером того же дня в Байхах вернулся Мирза Гацуев со своей женой Маликой. На руках у них был младенец, этим утром родившийся в Баражое, в тот же день, когда умер Адам. Сначала им показалось, что они сбились с дороги, или ещё не дошли до места. Горы обломков и пепла в предзакатных лучах солнца предстали чудовищной и непонятной картиной, словно из какого-то нереального мира. И тут Малика увидела тело Темирбека. Он лежал на дороге с кинжалом в руке, простреленный сразу десятком пуль, и было видно, что он сражался до самого последнего вздоха.
Стояла пронзительная тишина, не было слышно ни криков, ни стонов. Ни единого движения…
Малика опустилась на колени перед телом мальчика, а Мирза молча стоял над ней, будто ослепнув, смотря в никуда.
И вдруг Малика закричала диким голосом:
– Будьте вы прокляты! Слышите?! Горите в аду, псы! Вы все сдохнете! Сдохнете!!!
Не в силах больше ни говорить, ни плакать, она просто завыла, прижимая к груди холодное тело Темирбека.
Проснувшийся от её криков младенец смотрел на закат и на дымы, и на груды камня и дерева, и на мать. В память о случившемся младенца назвали Темирбеком…
…Прошло пять лет. В один из тихих вечеров Темирбек играл в прятки со сверстниками. Солнце уже клонилось к закату, и Темирбеку следовало бы бежать домой, однако он нашёл очень удачное место и хотел понаблюдать, как остальные ребята будут искать его до полного изнеможения, а он потом выйдет, прищурится, как отец, снисходительно махнёт рукой и скажет: «Вы как овцы. Ничего не умеете».
Особая удачливость Темирбека состояла в том, что он спрятался в доме своего дяди – Хаси. Обычно дети боялись туда заходить. Хаси жил на отшибе, у самого леса, и пользовался в Баражое репутацией нервного и склочного человека. Он мог накричать или даже ударить. В селе его не любили, и он отвечал тем же. Хаси взял в жены Разию из маленького рода, и они жили вдвоём, детей у них не было. Среди друзей Темирбека ходили слухи, будто бы в этом доме по ночам проводят колдовские ритуалы, и, если очень долго смотреть в глаза Разии, на следующий день на спине выскочит бородавка. Темирбек всегда испытывал к этому дому скорее любопытство, а не страх, и теперь, когда он забрался внутрь, какая-то его часть со стыдом понимала, что игра в прятки была лишь предлогом, чтобы перебороть последний барьер и протиснуться в щель между досками забора. В сам дом он залезть не отважился, ограничившись тем, что забежал на открытую веранду и юркнул под стол, вжавшись там между тенями. Он хотел выждать немного, собраться с духом и скользнуть в сени, однако дверь открылась, и из дома вышел Хаси. Он не заметил мальчика, сел за стол и принялся что-то делать. Темирбек видел только колени дяди, которые чернели, как трубы, и не шевелились. Мальчику вдруг нестерпимо захотелось их коснуться, он даже протянул руку, однако в ворота постучали. Хаси встал.
Следовало воспользоваться моментом и попытаться скрыться в кустах, однако Темирбек почему-то только сильнее вжался в темноту. На этот раз за стол сели двое: Хаси и Шадид. Шадид был двоюродным братом Разии – жены Хаси. Мужчины о чём-то заговорили. Темирбек особенно не вслушивался, скорее улавливая интонации, чем слова. Разговор звучал размеренно, даже слишком, без радости от встречи, без шуток, с одной лишь холодной вежливостью. И вдруг в какой-то момент Темирбек почувствовал себя неуютно. Рядом происходило что-то важное, а он не понимал что. Мальчик услышал голос Шадида: «Сестра сказала, что ты бьёшь её и при этом оскорбляешь нашу семью. Говоришь, что из грязи её в люди вытащил. Я понимаю, что она твоя жена, и ты имеешь правá на неё. Но говорить дурное про наш род – ты не имеешь права». Он говорил тихим, спокойным и чуть отстранённым голосом.
– Да, – чётко ответил Хаси. – Я так говорю, потому что так и есть. Наш род – один из самых уважаемых, а ваша семья того и гляди вымрет. Вы должны быть благодарны, что я согласился ввести Разию в наш дом.
– Не надо так говорить, – Шадид ещё больше понизил голос. – Это оскорбляет нас. Перестань, я тебя очень прошу. Это не доведёт тебя до добра.
– Я говорю правду, и я буду говорить правду всегда.
Колени Хаси дернулись. Он явно попытался вскочить, распаляясь, но, кажется, передумал. По столу что-то грохнуло. Шадид встал.
Хаси остался сидеть. Наверное, он обдумывал разговор. Темирбеку больше не хотелось прикоснуться к его ногам. А захотелось убежать, словно под столом появилось какое-то чудовище. Мальчику стало страшно. Он смотрел на ноги дяди, и ему показалось, что они чувствуют его присутствие. Сгущающиеся сумерки сделали тени пульсирующими, переменчивыми, и Темирбеку начали чудиться какие-то образы. Теперь желание убежать стало нестерпимым и давило на голову. Но убежать было невозможно. Дядя всё так же сидел, и, похоже, никуда уходить не собирался. Тогда Темирбек решился. Что, если со всех ног добежать до забора? Дядя вряд ли догонит и, если повезёт, даже не успеет разобрать в сумерках, кто к нему забрался. Другого выхода не было, – каждая новая секунда в укрытии сводила Темирбека с ума. Он прыгнул вперёд, подскочил, переходя на четвереньки, а потом, задевая кусты, уже готов был броситься дальше… Однако странная сила вдруг остановила его. Темирбек сообразил, что его никто не окликнул и никто за ним не погнался. Поражённый, он замер и подумал, что Хаси заменили, и теперь где-то там, за спиной, в этих страшных сумерках, на его месте сидит демон, дух. Шевелятся щупальца, маслянисто блестит слизь, покрывающая его лицо. И теперь этот демон приближался. Шаг за шагом, он неслышно подкрадывался к нему сзади. Если обернуться, то он окажется лицом к лицу с чудовищем, и его зубы вонзятся Темирбеку в лицо. И, тем не менее, против воли, Темирбек начал поворачивать голову. Пот лился с него ручьём, руки дрожали. Вот в поле зрения вошла стена дома, вот показался угол стола… И в тот же момент тяжёлая черная пятерня прикрыла Темирбеку глаза.
Очнулся он уже по другую сторону забора, задыхающийся, скрюченный и дрожащий, как лист. Там на Темирбека и наткнулся его отец – Мирза.
– Быстро домой, – сказал он, и мальчик понял, что Мирза идет к брату. Он хотел вскочить, схватить отца за руку и закричать: «Дада, не ходи! Не надо! Не ходи!», но не смог. Слова застряли глубоко в горле, Темирбек, как зачарованный, уставился в чёрный просвет между кустами, в глубине которого скрывался дом Хаси. Он подумал, что больше никогда не увидит своего отца, что тот в ловушке, и чудовище набросилось на него. Следовало позвать на помощь, но Темирбек словно застыл, и стоял бы ещё долго, если бы не услышал крик. Женский, отчаянный, истеричный. Откуда-то с той стороны. Крик перешёл в рыдания и тут же стих, смешавшись с другими звуками ночи. Почти шестым чувством Темирбек заметил в глубине прохода какое-то шевеление. Он спрятался за стволом дерева, по тропинке возвращался его отец. Мирза шагал быстро и уверенно…
Темирбек, решив, что отец пошёл домой, тоже решил убраться отсюда подобру-поздорову. Однако Мирзы дома не оказалось. Темирбек предусмотрительно ускользнул от расспросов матери и шмыгнул в кровать, однако заснуть, конечно, не смог. Он лежал с открытыми глазами, смотрел в потолок, и перед глазами мальчика всё так же стояли колени дяди, похожие на черные закопчённые трубы.
