– Откуда ты? – наконец спросил Салман, медленно пережёвывая слова.
– Терской я. Фома из Чуни. За мной царские солдаты гонятся!
Салман продолжал вглядываться парню в глаза, потом посмотрел в поле у него за спиной и, наконец, сказал:
– Иди своей дорогой, Фома из Чуни, – в его голосе не было ни злобы, ни раздражения, только глубокое спокойствие. – Мир твоему дому.
Фома ещё кричал, упрашивал, но Салман уже развернулся и пошёл назад к дому. Остановился он только у самых дверей, когда услышал позади себя шум падающего тела. Это Фома, перелезая через частокол, неудачно приземлился и, видимо, подвернул ногу, потому что жалобно заныл. Салман не стал ему помогать, только посмотрел через плечо и вошёл в сени.
– Жена, – сказал он на весь дом звучным и низким голосом. – Темирбек, Рахман, Заур… – Вокруг начали собираться сыновья. Салман обернулся к жене: – Бери дочерей и уходите. Зовите подмогу и спрячьтесь в сторожевой башне, – потом обернулся к сыновьям и сказал старшему: – Хамид, доставай оружие.
Никто не спорил, не просил объяснений, лишь на одно мгновение все замерли, и у всех в глазах застыл вопрос.
Салман ничего не сказал в ответ, только подумал: «Беда».
Начали разбирать винтовки, пистолеты, кинжалы. И только младший Гацуев – Темирбек – метался, не зная куда приложить себя. Перед Фомой открыли дверцу погреба, протянули еду.
– Дайте мне оружие, – сказал он. – Я тоже хочу помочь!
Салман покачал головой.
– По воле Аллаха, не понадобится.
Но он ошибся. В ворота снова постучали. Собаки зашлись лаем, и опять Салман так же неторопливо вышел, утихомирил животных, прошёл к воротам. Там были солдаты. С оружием и на конях. А за ними ещё и ещё. Не один отряд и даже не два.
– Есть подозрение, что у вас в доме укрывается опасный преступник, – офицер говорил напористо и нагло, не удосужившись даже поздороваться. – Мы требуем его немедленной выдачи.
Как и в прошлый раз, Салман ответил не сразу, он долго и внимательно всматривался в глаза собеседнику. Он мог сказать, что здесь нет никакого преступника, мог протянуть время или начать возмущаться. Но ничего этого Салман не сделал.
– Все гости моего дома под моей защитой, – сказал он всё с той же спокойной осмысленностью. – Таков закон.
– Если вы нам его сейчас же не выдадите, мы вас всех расстреляем. Таков закон! – офицер повысил голос.
– Я живу не по вашим законам, – ответил Салман. – А по законам Аллаха и по законам чести. Они превыше всего.
Офицер приблизился и заговорил почти шёпотом:
– Мы знаем, у вас нет и десятой доли людей и оружия, что есть у нас. Вы что же, пожертвуете жизнью своих близких ради человека, которого впервые видите?
Салман ничего не ответил, развернулся и пошёл к дому. Сыновьям не требовалось от него специальной команды, достаточно было кивка, и они тут же разошлись по окнам. Повисла напряжённая тишина.
Хамид с братом сидели у заднего окна.
Хамид приготовился стрелять, а маленький Темирбек – подавать и перезаряжать.
– Они давно ждали, пока подвернётся повод, – процедил сквозь зубы Хамид. – Но ничего, ещё посмотрим кто кого.
С другой стороны дома послышались выстрелы. Там уже завязался бой.
– А мы что теперь, все умрём? – спросил Темирбек.
– Нет, – Хамид засмеялся. – Теперь они все умрут. И поймут, кто лучший стрелок. – Он прицелился: – О! Подползают!
– Где? – бросился вперёд Темирбек, но брат тут же оттолкнул его назад в угол.
– Не высовывайся!
Появился Фома.
– Дайте мне оружие! Я помогу! – попросил он.
– Отец сказал «нет», значит «нет», – бросил Хамид, не оборачиваясь. Разговор был окончен.
– Но послушайте, я ведь… – Фома не закончил фразу, одним прыжком приблизился к Хамиду и вонзил кинжал ему в спину.
Хамид умер мгновенно. Фома равнодушно посмотрел на Темирбека, его хромота совершенно прошла, а с кинжала капала свежая кровь. Мальчик забился в углу, не зная, что говорить и что делать.
– Отдай мне оружие, – мягко сказал Фома.
Темирбек протянул ему ружьё:
– Не убивай меня, – сказал он.
– Хорошо, – Фома пожал плечами и через мгновение исчез, выпрыгнув в окно.
Темирбек остался один. Он посмотрел на тело брата, потом на окно и вдруг понял, что больше никто не стреляет. Или, может быть, он просто оглох от шока, но он почувствовал, что больше ему никто не поможет. Не зная, как защититься, он решил бежать. Выпрыгнув в окно, он заметался по двору, потом выбежал на улицу… Очнулся, когда оказался в дозорной башне. Перед ним стояла мать. Всё виделось, как во сне.
Мальчик в слезах бросился к ней, желая зарыться в её объятиях… Но Зезак сделала чуть отстраняющее движение.
«Ты струсил, – словно говорил её взгляд. – Ты покрыл позором себя и свой род».
Темирбек вытер слёзы. Он понял, что у него больше нет дома и нет семьи.
– Прощай, мама.
Он развернулся, чтобы уйти прочь, но Зезак схватила сына за руку и притянула к себе.
– Прости меня. Прости, прости, – зашептала она, плача и крепко сжимая Темирбека в объятиях.
Она знала, что он всегда будет её сыном, что бы ни сделал. И она всегда будет любить его. И Темирбек почувствовал это. Он больше не был пленником страха и беспомощности. Он знал, что где-то там, за стенами башни, погибают его близкие люди. И он почувствовал, как любовь к ним переполняет его сердце. В этот час он должен быть рядом с ними.
Поцеловав мать на прощание, он вышел наружу…
В это время Фома входил в полевой штаб царской армии. Охрана пропустила его без слов, так что он сразу предстал перед полковником Андреевым.
– Задание выполнено, ваше высокоблагородие, – отрапортовал Фома, отдав честь.
– Вольно. Свободен.
…Провокация была необходима армии как воздух. Чеченское селение поддерживало войска имамата, кормило и давало кров воинам. Армия и так постоянно теряла людей. Оставить всё как есть – означало обречь её на годы кровопролитных стычек.
Полковник подошел к орудиям и приказал командирам артиллерийских расчётов незамедлительно открыть огонь по аулу. Промедление было равносильно поражению.
– Огонь, – скомандовал полковник.
– Но там же наши войска. Мы будем стрелять по своим? – обернулся к нему один из артиллеристов. Полковник не ответил. – Но это невозможно! Я… я не могу, простите. Это предательство!
Полковник коротко дёрнул плечом, и несговорчивого артиллериста тут же увели. На его место встал другой.
– Огонь, – повторил полковник.
