– Я поклялся, что больше не убью ни одного Гацуева, – сказал Адам.
– Да падёт на тебя проклятие Аллаха! – прошипел Цхогал. – Будьте вы все прокляты!
Адам понял, что больше он не принадлежит себе. Понял, что никогда не сможет сойти со своего страшного пути. И тогда он убил Цхогала.
Шли годы, и с каждым прожитым днём Адам чувствовал себя всё более несчастным. Он один стоял между враждующими семьями, наблюдая, как Гацуевы постепенно становятся всё сильнее и сильнее. Случись с ним что-нибудь, и Дарговых неминуемо перебьют.
– Адам, – как-то заговорила с ним его тётя, старая Амира. – Ты понимаешь, что однажды почувствуешь, что теряешь хватку, что твоё время уходит? И что тогда?..
Он не ответил, смотря затуманенным взором в землю. Он и сам не раз задавался тем же вопросом. Когда-то, когда он был молодым, – ответ на этот вопрос был очевиден. Но теперь он видел в этих людях не просто врагов, не просто фигуры в древней кровавой игре, доставшейся им по наследству от предков. Теперь он видел в Гацуевых таких же людей, как он сам. Эти люди точно так же были втянуты в войну без своего желания, и не меньше его хотели, чтобы эта вражда прекратилась. Адам не знал, простит ли его Всевышний, если он решится завершить начатое, но то, что он сам себя не простит, – он знал точно. «Должен быть какой-то другой выход», – думал он, пытаясь выбраться из плена безутешных мыслей.
Тот, кто не падал оземь, не поймёт,
Как сладок и величествен полёт,
Кто мук душевных тяжесть не носил,
Тот сладости покоя не вкусил.
Обитель света обретёт душа,
Когда умчатся юные года,
В тяжёлых поисках истоков,
Душа избавится от низменных пороков.
И мудрость отворит свои врата,
Со скорбью распрощается душа,
И ветер унесёт твою печаль,
И сердце обретет Божественный причал.
– Нам придётся уехать, – сказал Адам.
– Что? – не поняла Амира.
– Всем нам, Дарговым. Исчезнуть из Баражоя навсегда. Мы слабее Гацуевых.
– Не говори глупостей, Адам. У нас есть ты.
– Это не так, – он грустно покачал головой.
– Ты что, хочешь сказать, что оставишь нас?!
– Да.
Адам соврал. Он знал, что, если другого выхода не останется, – он сделает всё, чтобы спасти семью. Он знал, что его будут ненавидеть за эту ложь. Но это было лучше, чем взять на себя грех.
Адам сказал, что даёт срок в полгода, и, если за этот срок Дарговы не уедут, – он покинет село. Дарговы начали готовиться к отъезду.
Ещё никогда в своей жизни Адам не слышал столько упрёков и ругательств от самых близких людей. И, тем не менее, он чувствовал в душе спокойствие, будто гора с плеч свалилась. Он спокойно сносил все оскорбления, чувствуя, что получает прощение Всевышнего. Никогда он не чувствовал себя таким счастливым, как в эти месяцы. У него получилось! Ему удалось избежать резни! «Ты один меня понимаешь, о Аллах», – шептал Адам, перед тем как заснуть, и спал легко, с прекрасными светлыми снами.
А когда до отъезда оставалось всего несколько недель, Адама хватил удар…
Недуг свалился на него неожиданно и стремительно. Из ловкого сильного воина Адам в одночасье превратился в беспомощного старика, неспособного пошевельнуть ни рукой, ни ногой, едва находящего в себе силы, чтобы дышать.
Он пролежал на лежанке в углу несколько дней, лишь изредка приходя в сознание и не зная, что происходит за стенами дома. В эти дни Адам почти не видел людей, лишь иногда приходила молчаливая Амира и кормила его с ложечки теплым бульоном.
А на третий день вместе с Амирой пришёл ещё один человек – Джамал Гацуев. Это был совсем молодой парень, красивый, статный, очень похожий на самого Адама в тот день, когда он въехал в село на прекрасном скакуне.
Джамал присел у кровати и заговорил:
– Я слышал, вы сбежать хотели. Не вышло, – он продемонстрировал свой кинжал. – Это кровь Айнди Даргова. Я только что убил его на окраине села в честном бою.
Слёзы потекли из глаз Адама. Как ни силился, он не мог даже поднять руку, чтобы утереть слёзы, не мог закричать, чтобы не слышать этой жуткой вести…
– Повезло тебе, калек убивать нельзя, – продолжал Джамал. – Наверное, ты мечтал умереть в бою – быстро и по-геройски. А оно вот как вышло, – прошипел он, наклонившись к самому лицу Адама.
Адам застонал, не в силах произнести ни слова…
– О Аллах, – взмолился Адам…
О Аллах, молю тебя, я был грешен, я был неправ.
Я был чудовищем, и моя гордыня создала чудовищ из людей.
Я не достоин твоего прощения, я не достоин даже надеяться на спасение, потому что я худший из худших, и уже не могу исправить свои ошибки.
О Всевышний, забери мою душу, но не заставляй меня смотреть, как гибнут все, кого я люблю.
Ты милосерднейший из милосердных, услышь мою последнюю мольбу…
И Всевышний услышал Адама, – в следующее мгновение его сердце остановилось.
Глава 9. Темирбек Гацуев (1839)
Незрима нить прощенья и покоя,
Сокрыта доброта печатью вековой,
Суровый нрав надел на ум оковы,
Жестокость правит человеческой судьбой.
Времён далёких суть ясна одна:
Страдало человечество сполна
От собственных пороков, чаще в них
Таится злая участь бед земных.
Лишь тот найдёт призванье и покой,
Кто созидает собственной рукой,
Свет Бога в сердце обретя,
Стремится сеять мир вокруг себя.
В тот день, когда умер Адам, его смерть стала далеко не самым большим несчастьем. А началось всё совсем недалеко от Баражоя, в селении Байхах, когда там появился Фома…
Молодой мускулистый парень нёсся со всех ног, не разбирая дороги. Ветки деревьев, трава и кусты хлестали его, оставляя на теле глубокие кровоточащие царапины. Потом его путь преградила речушка, Фома прыгнул в неё и поплыл. Выскочив на противоположном берегу, он продолжал бежать, будто бы за ним гнались все демоны ада. Грязь покрывала его простую крестьянскую рубаху, а сквозь дыры в штанах проглядывали колени. Он едва дышал, но, к счастью, домики Байхаха уже отчётливо виднелись за пригорком. Не разбирая, парень бросился к ближайшему двору и замолотил в ворота.
– Помогите! Люди добрые! Кто-нибудь! Ради бога!
Залаяли дворовые псы, но Фома не сдавался, только перевёл дыхание и продолжал голосить. На шум вышел хозяин дома – Салман Гацуев. Грузный, уже в годах, неторопливыми движениями он успокоил собак, и только потом подошёл к воротам.
– Пустите меня, Бога ради! – закричал парень. – Я три дня не ел, три ночи не спал. – Салман не ответил, только оглядел незваного гостя большими умными глазами. – Век помнить буду! Прошу вас! Люди добрые! Краюху хлеба да кувшин воды.
