— Она тише воды ниже травы, — заверила Нинель. — Увидишь, никаких проблем не будет!
— И откуда она? — на всякий пожарный уточнила я.
— Из Швейцарии. Точнее, она жила там чуть ли не с детства…
* * *
Когда Нинель ушла, я повернулась к фиче, продолжавшей свой туалет на моем рабочем столе.
— Кажется, сейчас кое-какую большую кошку оттрепают за шкирку, — сказала я.
— Не получится, — усмехнулась рысь. — Видишь ли, я нематериальна. И шкирка моя тоже.
— Ну-ка, колись. — Я уселась за стол, на котором моя фича уже чувствовала себя, кажется, полноправной хозяйкой.
— Да я толком ничего не знаю, — ответила рысь. — Скажу честно: такие, как Нинель, не отслеживаются.
— А как ты сама в Швейцарии очутилась? Странное совпадение, разве нет?
— Позвали, вот и очутилась. Есть голоса, которые я слышу, и иногда мне хочется… нет, меня словно что-то изнутри заставляет прийти на помощь. Это сильнее меня…
— И кому ты в этот раз помогала?
— Ну, мне не сильно пришлось помогать. Я успела уже к последнему акту. Один парнишка, Бракиэль, кажется, влип в историю — по нему почем зря палили какие-то дурачки. Потом приехал Харма с Нинель и Незабудкой, твоей новой соседкой, и забрали его.
— И что делала ты?
— Ты не поймешь, — ответила рысь, но, увидев мой насупленный взгляд, пояснила: — О’кей, помогала Куперу и Цезарю свет зажигать, так понятно?
— Купер и Цезарь? — переспросила я. — Это кто? Участники Проекта?
— Не участники, — ответила рысь, — а их фичи. Кстати, странно…
— Что? — спросила я.
— Обычно у новеньких фича есть сразу. Или хотя бы намек на нее. А вот у Незабудки нет. Первый раз такое вижу.
— А большой у тебя опыт? — спросила я.
— По состоянию на сегодняшний день — триста восемьдесят семь человек. И лишь у одного нет своей фичи.
— А у Нинель фича есть? — спросила я.
— Кто ее знает? — ответила рысь. — Для меня на нее смотреть все равно что на прожектор — если не ослепнешь насовсем, то, во всяком случае, надолго. И уж точно ничего толком не разглядишь…
* * *
— Незабудки, незабудки. — Я чувствовала, что, несмотря на выпитый кофе, хочу спать… и продолжать свои опыты тоже хочу. Но не укладываться же в боксе, если есть комфортабельная комната, пусть и с подселением. К тому же мне хотелось в душ. — Пошли знакомиться с соседкой?
— Пошли. — Рысь поднялась на лапы, потянулась. — Только учти, пока визуализироваться я могу только здесь, ну, или во снах.
— А что тебе мешает? — спросила я.
— Скорее тебе. Не забывай, я всего лишь тень. Ты не везде можешь отбрасывать тень, но она всегда идет следом.
— Жаль. — Я опустила кувшин и тарелку из-под пончиков в мусороприемный лоток — такие были и в боксах, и в комнатах, и в столовой. — Мне приятна твоя компания.
Рысь фыркнула.
— Чем ты слушаешь? Общаясь со мной, ты фактически разговариваешь сама с собой. По сути, это можно назвать сверхъестественной полиморфной шизофренией, раздвоением личности… — Рысь выпустила когти и поскребла ими по столешнице. — И я очень тебе советую — не принимай девочку в штыки. Незабудки — цветы нежные, поломаешь — не срастишь.
— Мне тут сказали, что я целительница, — пожала плечами я, думая, насколько безопасно для психики вот так общаться со своим подсознанием.
— Пока ты больше разрушительнца, — заметила рысь. — И на правах твоего альтер эго предлагаю подумать вот о чем: если я советую тебе с кем-то подружиться, что это может означать? Не забывай, я лишь твоя тень.
С этими словами рысь, в лучших традициях незабвенного героя Кэрролла, дематериализировалась.
— Раздвоение личности, говоришь, — задумчиво произнесла я, проводя рукой по покинутой рысью столешнице. Там, где моя фича точила свои виртуальные, по ее словам, когти, остались едва заметные бороздки, но на чувствительность ладоней я не жаловалась. Кожа на них мягкая, и я часто ее заножу.
Занозы — это вообще моя проблема. Во всех отношениях.
* * *
Кажется, девочка испугалась моего появления.
Она сидела на кушетке, поджав ноги и обняв руками колени. Красивая, но неуловимо отличающаяся от остальных участниц Проекта, среди которых привлекательность скорее норма. Меня, кстати, это живо заинтересовало — наблюдая за другими девочками, я поймала себя на мысли, что мы все чем-то похожи независимо от расы и национальности. Улучшенная модель человека? Рай для нациста-евгеника?
— Привет, — сказала я как можно дружелюбнее. — Я кусаюсь только в полнолуние.
Где-то в голове послышалось недовольное фырканье моей фичи.
— Меня зовут Леди Лёд, но можешь называть меня просто Льдинкой, о’кей? — Я протянула ей руку.
— О’кей, — кивнула она, принимая мою ладонь. — А я Олга.
— Олга? — переспросила я. — А по-здешнему как?
Она уставилась на меня своими огромными глазами. Первый раз вижу такие чистые глаза. В полумраке комнаты (по ночам свет приглушали) казалось, что они даже светятся изнутри.
— Никак, — сказала она. — Олга.
А я думала — Незабудка. Впрочем, рысь предупреждала о странностях моей новой напарницы.
— Хорошо, Олга, — согласилась я. — Красивое имя. Русское?
— Чешское, — ответила она. — Мой отец чех, мать из Кроации. А у тебя есть имя?
Вообще-то Нинель считала, что в Проекте упоминать имена нежелательно, лучше обращаться по никам… Наверно, на чехов это правило не распространяется.
— Ты не поверишь, — сказала я, — но меня зовут Рания. Рания Ас Суад Ат-Тен.
— Почему я не должна верить?
— Потому что это имя подходит мне примерно так же, как рождественская гирлянда майскому дереву. Мои приемные родители — пакистанцы.
— А ты? — спросила Олга.
Я пожала плечами:
— Понятия не имею. Моя история — ложь, замешанная на обмане.
— Сожалею, — вздохнула она, и я почувствовала, что соседка говорит вполне искренне. — У меня в семье тоже все несладко, но, по крайней мере, я верю, что отец меня любит. И мама, по-своему.
— Тогда почему ты здесь? — удивилась я. Может, я чего-то не понимаю, но мне казалось, что здешний контингент — либо сироты, либо, как я, усыновленные.
— Отец пропал, — пояснила Олга, — от него уже год ни единой весточки. Тетушка говорит, что у него новый роман и я ему больше не нужна, а мама всегда в разъездах, я ее месяцами не вижу.
— Паршиво, — машинально сказала я и испугалась, что могу этим шокировать девушку, но та только кивнула:
