Твой сын
Пеллинор.
Я услышал шаги наверху. Я очень быстро сложил письмо, вложил его в конверт и изо всех сил прижал большим пальцем восковую печать – бессмысленная попытка, ведь с того момента, как оно было запечатано, прошел двадцать один год, и воск был тверже камня.
Письмо осталось полуоткрытым, и я положил его в сундук, прикрыв сверху другими письмами.
«Для меня это было бы настоящим праздником». Судя по всему, для его отца – нет. Все, что писал сын, отец игнорировал. Интересно, он действительно был в путешествии, в то время как Уортроп учился в Лондоне – мальчик моего возраста, одинокий, лишенный семейного тепла, в тоске ожидающий получить весточку из дома? Если так, почему Уортроп-старший не вскрыл конверт, когда вернулся из путешествия? И зачем сохранил его, если ему было наплевать на сына? Я не мог не уловить иронии в том, что я вскрыл это письмо в поисках ответа на вопросы, а вопросов теперь стало только больше.
Как это часто и бывает, мы ищем одно, а находим другое. Теперь в своем воображении я ясно видел его: в длинной ночной рубашке, на маленькой кровати, он писал это письмо между приступами кашля, дрожа от высокой температуры – мальчик, почти такой же, как я, – оторванный от семьи и друзей, а рядом не было ничего и никого, чтобы утешить его. Впервые я почувствовал к монстрологу не страх и благоговение, а что-то совсем другое. Впервые мне стало его жалко. Мое сердце преисполнилось боли и сочувствия к маленькому больному мальчику, находящемуся вдали от дома.
Но дать волю этим чувствам я не успел. Едва я спрятал письмо под другими, как Доктор стремительно спустился по ступеням и ворвался в комнату:
– Уилл Генри! Что ты делаешь?
– Ничего, сэр, – заикаясь, проговорил я.
– Ничего! Я снова спрашиваю тебя, что ты делаешь, и ты снова отвечаешь мне, что ничего! Похоже, это твое основное занятие, Уилл Генри!
– Да, сэр. То есть нет, сэр! Простите, сэр. Я больше не буду.
– Не будешь чего?
– Ничего не делать.
– Мне не будет от тебя никакого проку, Уилл Генри, если каждый раз, как я говорю тебе сделать что-то, ты делаешь наоборот. Пошевеливайся! До Дедхема не меньше трех часов езды!
Он не дал мне времени ответить и стремительно прошел через холл на кухню. Я слышал, как громко хлопнула дверь в подвал. С горящим от стыда лицом я поторопился закончить и стал складывать вещи в сундук. Пришлось подавить врожденную брезгливость и поднять с пола скукоженную голову. Я не ожидал, что она окажется такой легкой. Интересно, подумал я, кому эта голова принадлежала при жизни? И что это было – дружеский подарок старшему Уортропу от одного из вождей племени или что-то более личное? По голове можно было определить только пол; возраст и раса были стерты временем, смеющимся над нашими великими помыслами, делающим равными короля и слугу, стирающим различия между мужчиной и женщиной, героем, мошенником и дураком. Итак, отправляйся обратно в свою коробку, безымянный Йорик с зашитыми глазами и навеки открытым в безмолвном крике ртом! Унижение твоего заключения не хуже, чем наше.
Я бросил голову в сундук. Она отскочила от одной стенки, прежде чем упала на дно и покатилась, остановившись и завалившись набок поверх писем Доктора. Видимо, от удара в ней что-то сдвинулось, потому что теперь я заметил, что из отверстия, где когда-то была шея, торчит красный лоскуток. Я снова достал голову, подцепил краешек лоскутка и стал тянуть, пока не извлек то, к чему был привязан противоположный конец. Это был ключ. От чего он, я не знал – но уж точно не от этого сундука и не от двери. Для этого он был слишком велик.
– Уилл Генри! – крикнул Доктор из подвала.
Я снова бросил голову в сундук, а ключ сунул себе в карман. Покажу Доктору позже, решил я. Он исследовал содержимое сундука; возможно, он все знает о ключе, который был спрятан в полой высушенной голове.
– Лошади, Уилл Генри! Провизия, Уилл Генри!
Мой спуск в лабораторию не имел ничего общего с предыдущим – страха как не бывало. Внизу горел свет, и там был Доктор. Он стоял перед подвешенным трупом Антропофага. Он не обернулся при моем появлении, но остался стоять спиной ко мне, скрестив руки на груди, склонив голову к одному плечу, изучая чудовище, висящее перед ним. Я запихнул сундук его отца под лестницу и только потом подошел к Доктору. Я слегка запыхался.
– Доктор, – спросил я тихо, – что бы вы хотели на обед?
Он не обернулся. Он поднял правую руку и молча помахал пальцами в воздухе, как бы говоря: «Ступай прочь». Я подумал, не сказать ли ему о ключе, но тут же решил обождать с этим до тех пор, пока он не будет в более хорошем настроении. Я вернулся наверх, чтобы посмотреть, что можно приготовить поесть из оставшейся скудной провизии. Я умирал от голода.
Доктор ворвался в кухню полчаса спустя, и, хотя он помылся и переоделся после того, как вернулся с кладбища, за ним тянулся шлейф неживого запаха, словно след аэрозоля. Он увидел, что я сижу за столом, взял дымящийся горшочек, стоявший передо мной, а потом увидел точно такой же на другой стороне стола. Рядом с горшочком лежала приготовленная для него, аккуратно сложенная салфетка и начищенная до блеска ложка, стоял чайник и дымящаяся чашка. Над ней разливался аромат свежезаваренного чая.
– Что это такое? – требовательно спросил Доктор, указывая на горшочек.
– Суп, сэр.
– Суп?
Можно было подумать, он слышит это слово впервые.
– Картофельный суп.
– Картофельный суп, – эхом повторил он.
– Да, сэр. Я нашел в корзине две неплохие картофелины, и немного моркови, и луковицу. У нас не было сливок или мяса, так что я добавил в воду немного муки, чтобы суп был погуще.
– Погуще…
– Да, сэр. Мука, сэр… от нее суп загустевает.
– Мука.
– Это весьма неплохо, сэр, – сказал я. – Я пробегал мимо булочной, когда вы отправили меня на почту, но так как вы велели никуда не заходить, я и не заходил, так что хлеба к супу у нас нет. Поешьте…
– Я не голоден.
– Но вы сказали, мы должны пообедать, прежде чем отправляться в путь.
– Я знаю, что я сказал, – резко перебил он меня. – Мало что раздражает меня больше, чем собственные слова, повторяемые так, словно я не в состоянии запомнить, что говорил. Ты, а не я, не можешь запомнить, что было сказано. А сказано было, что ты должен поесть перед поездкой.
– Но я и ем, сэр.
– Боже мой! – воскликнул он. – У тебя что, мозги заплыли, Уильям Джеймс Генри? Может, у тебя психическое расстройство, о котором я ничего не знаю?
– Нет, сэр, насколько мне известно, нет. Я просто подумал, что вы не откажетесь съесть немного супа.
Я почувствовал, что нижняя губа начинает предательски дрожать.
– Вывод, сделанный на основе ложных предпосылок, – бросил он мне в лицо. – Я не голоден.
