Дрожащей рукой монахиня указала в сторону коридора. Говорить она уже не могла.
Мистер Тапхаус медленно двинулся в том направлении. Против компании Малкольма он, кажется, не возражал. В коридоре, у комнаты, где находилась Лира, толпились монахини, всех их Малкольм хорошо знал. Они взволнованно переминались под закрытой дверью.
– Что тут происходит, сестра Клара? – спросил мистер Тапхаус.
Сестра Клара была пухлая, румяная и на редкость разумная. Она слегка вздрогнула от неожиданности, но тут же зашептала:
– Трое мужчин в форме!.. Сказали, что приехали за ребенком. Сестра Бенедикта сейчас с ними разговаривает.
За дверью громыхнул мужской голос. Мистер Тапхаус двинулся вперед, и монахинь как ветром смело с дороги. Малкольм не отставал от него.
Старый плотник трижды постучал в дверь, потом открыл ее. Малкольм услышал мужской голос:
– …у нас есть все необходимые полномочия.
– Сестра Бенедикта, вам нужна помощь? – громко спросил мистер Тапхаус.
– Кто это… – начал было гость, но настоятельница перебила его.
– Благодарю вас, мистер Тапхаус. Прошу, постойте снаружи, если вам не трудно. Дверь оставьте открытой – эти джентльмены как раз уходят.
– Не думаю, что вы вполне понимаете ситуацию… – произнес другой голос, приятный и, по-видимому, принадлежавший человеку образованному.
– О, я отлично все понимаю, – отвечала монахиня. – Вам пора. И не трудитесь возвращаться.
Малкольм был восхищен тем, как ясно и спокойно звучал ее голос.
– Позвольте, я объясню еще раз, – сказал второй человек. – У нас ордер от Управления защиты детства…
– Ах, да, ордер, – сказала сестра Бенедикта. – Позвольте-ка взглянуть.
– Я вам его уже показывал.
– Хочу посмотреть еще раз. Вы не дали мне как следует его прочитать.
Судя по шуршанию, в комнате развернули лист бумаги. На несколько секунд воцарилась тишина.
– Что это за управление, о котором я никогда не слышала?
– Оно находится под юрисдикцией Дисциплинарного Суда Консистории. О нем, я надеюсь, вы слышали.
А дальше Малкольм, которому удалось заглянуть в дверь, увидел, как сестра Бенедикта разорвала ордер и бросила их в огонь. Кто-то из монахинь ахнул. Мужчины, прищурившись, смотрели, как горит бумага. Они были в черной форме, двое даже не потрудились снять фуражки, что само по себе было уже невежливо, подумал Малкольм.
Сестра Бенедикта взяла Лиру на руки и крепко прижала к себе.
– Неужели вы даже на мгновение могли подумать, – сказала она, и в голос ее звучал гнев, – будто я допущу, чтобы дитя, вверенное нашей заботе, забрали трое проходимцев на основании какого-то клочка бумаги? Трое чужаков, ворвавшихся в это святое место без приглашения! Запугавших самую старую и больную из нас угрозами и оружием – да, оружием, которым вы размахивали у нее перед носом! Да кем вы себя возомнили? И понимаете ли, куда пришли? Восемь столетий сестры с заботой и гостеприимством принимают тут страждущих. Задумайтесь, что это значит. Неужели я забуду святые обеты лишь потому, что трое хулиганов в форме проникли к нам силой и попробовали нас напугать? Забрать беспомощное дитя шести месяцев от роду! А теперь – вон! Прочь отсюда и больше не возвращайтесь.
– Вы, кажется, не расслышали…
– Что ж, расскажите мне, чего я не расслышала. Вон отсюда, негодяй! Забирай своих головорезов и проваливай! А дома советую тебе помолиться и как следует попросить у Господа прощения за то, что вы натворили!
Все это время Лира и ее крошка-деймон чирикали о чем-то на своем, им одним понятном языке. Но тут они почему-то замолчали, и из свертка донеслись тоненькие, неуверенные всхлипывания. Крепко держа на руках девочку, сестра Бенедикта выпрямилась во весь рост перед незваными гостями и обожгла их гневным взглядом. Выбора у них не оставалось; мужчины мрачно направились к двери. Мистер Тапхаус отступил на шаг, чтобы пропустить их. Малкольм и монахини последовали его примеру, и незнакомцам пришлось пройти сквозь своего рода караул – только не почетный, а, скорее, позорный.
Как только они скрылись из виду, монахини ворвались в комнату и окружили сестру Бенедикту. Они гладили Лиру по головке и ворковали что-то сочувственное и восхищенное. Плач тут же прекратился; девочка заулыбалась и словно распушила перышки, как будто только что сделала что-то очень умное.
Мистер Тапхаус взял Малкольма за плечо и мягко, но решительно повлек прочь.
– А вот это были зло… зло-у-мыш-лен-ни-ки? – спросил Малкольм по дороге в мастерскую.
– Они самые, – ответил старик. – Пора нам тут прибраться. Шурупы оставь до следующего раза.
Больше он ничего не сказал, так что Малкольм помог ему подмести и принес ведро воды для тряпок, которыми мистер Тапхаус вытирал датское масло – чтобы они, чего доброго, не загорелись.
А потом пошел домой.
– Мам, а что такое Управление защиты детства?
– Никогда о таком не слыхала. Ешь давай.
Набив рот сосисками и горохом, Малкольм рассказал, что случилось в монастыре. Она уже и сама видела Лиру, и даже держала ее на руках, так что могла понять, как себя чувствовали бы монахини, если бы у них отобрали ребенка.
– Ужас какой! – сказала она. – А как там сестра Фенелла?
– Когда мы шли обратно, ее в кухне не было. Наверное, пошла прилечь. Они ее до смерти напугали.
– Вот ведь бедняжка. Надо будет отнести ей завтра сердечной настойки.
– А вот сестра Бенедикта и бровью не повела. Ты бы видела этих злоумышленников, когда она взяла их ордер и вот так разорвала!
– Как-как ты их назвал?
– Злоумышленники. Это я от мистера Тапхауса новое слово услышал.
– Гм-м, – пробормотала мама.
Пока они разговаривали, Элис мыла посуду, как всегда молча и с мрачным выражением лица. Они с Малкольмом друг друга игнорировали – тоже как всегда. Но стоило только миссис Полстед выйти за чем-то в подвал, как, к огромному удивлению Малкольма, деймон девушки зарычал.
Мальчик в изумлении уставился на него. Деймон Элис, на этот раз в облике крупной жесткошерстной дворняги, сидел на полу позади нее. Шерсть у него на загривке встала дыбом, а глаза были устремлены на Элис. Та вытерла мокрую руку о платье и потрепала его по голове.
– Я знаю, что такое Управление защиты детства, – буркнула она.
У Малкольма рот был набит едой, но он все равно сумел выдавить:
– И что же это? Кто они?
– Сволочи! – сказал деймон и снова зарычал.
Малкольм не знал, что ответить, а деймон больше разговаривать не пожелал. Тут вернулась мама, деймон лег на пол, а Малкольм с Элис снова замолчали.
