Малкольм вручил ей бумажку, Ханна ее развернула, быстро пробежала глазами и сунула в карман жакета. Казалось, мальчик принял ответственность за желудь на себя, и это ей совсем не нравилось. Теперь придется решать, что с этим делать.
– Как ты его нашел? – спросила она.
И Малкольм рассказал все – с того самого момента, как Аста заметила человека под дубом на берегу канала, и до статьи в «Оксфорд Таймс», которую показала ему миссис Карпентер в лавке судовых товаров.
– Боже мой! – ахнула она и побледнела. – Роберт Лакхерст?
– Да, из колледжа Магдалины. Вы его знали?
– Чуть-чуть. Я понятия не имела, что это он… Мы с ним не должны были знать друг о друге, и уж тем более ты… Обычно он просто оставлял желудь в условленном месте, и я его забирала, а потом писала ответ и прятала в другом месте. Но я не знала, кто его оставляет и забирает.
– Хорошая система, – одобрил Малкольм.
Ханна забеспокоилась, уж не сказала ли она больше, чем нужно. Она вообще не собиралась ничего ему говорить – но, с другой стороны, кто мог подумать, что он сам уже так много узнал?
– Ты кому-нибудь об этом рассказывал? – спросила она.
– Нет. Я подумал, что это опасно.
– Правильно. – Ханна нерешительно посмотрела на мальчика. Можно поблагодарить его и распрощаться, а можно… – Не хочешь выпить чего-нибудь горячего? Чашку шоколатла?
– О да, пожалуйста! – воскликнул тот.
Ханна пошла на кухню, поставила молоко на огонь и еще раз перечитала записку. Было ли в ней что-нибудь такое, что может поставить под угрозу лично ее? Да, без сомнения. Ведь в записке упоминался алетиометр, а имена специалистов, работавших с оксфордским алетиометром, ни для кого не секрет. Одно только слово «Пыль» уже сулило большие неприятности.
Она смешала какао-порошок с сахаром, добавила горячее молоко и разлила шоколатл на две чашки. Мальчику уже было известно так много, что волей-неволей придется ему довериться. Выбора нет.
– Я смотрю, у вас много книг, – заметил он, когда Ханна вернулась в гостиную. – Вы – ученая?
– Да. Из колледжа святой Софии.
– Гисторик?
– Историк, – поправила Ханна. – Да, вроде того. Изучаю историю идей. – Она включила лампу у камина, и в комнате сразу же стало как будто теплее, а за окном – наоборот, холодней и темней. – Вот что, Малкольм… Эта записка…
– Э? Да?
– Ты случайно не снял с нее копию?
Мальчик смущенно покраснел.
– Ага. Но я ее спрятал, – быстро добавил он. – У себя в комнате, под половицей. Об этом тайнике никто не знает.
– Можешь кое-что для меня сделать?
Малкольм выжидающе смотрел на нее.
– Сожги, пожалуйста, эту копию.
– Хорошо. Обещаю.
Деймоны их, казалось, уже подружились. Джеспер уселся на крышку стеклянного шкафчика с украшениями и старинными вещицами, Аста – в виде щегла – примостилась рядом, и Джеспер тихонько рассказывал ей про выставленные в шкафчике диковины: вавилонскую печать, римскую монету, куклу-арлекина.
– Ты хочешь о чем-то еще меня спросить? – обратилась Ханна к Малкольму.
– Да! У меня куча вопросов! Кто вообще сделал этот желудь?
– Ну, этого я не знаю. Наверное, он не один такой на свете. Что-то вроде стандартной модели.
– А что за инструмент? Когда я спросил, откуда вы узнали, что желудь у меня, вы сказали про какой-то инструмент. Это и есть тот самый альти… алеми…
– Алетиометр… Да. – И Ханна принялась объяснять, что это такое и как он работает, а мальчик внимательно слушал.
– А-ле-ти-о-метр… Он один такой на свете?
– Нет. Когда-то их было шесть, но один потерялся. Остальные хранятся в других университетах.
– А почему никто не сделает еще один? Почему бы не наделать их много?
– Никто больше не знает, как они делаются.
– Могли бы разобрать и посмотреть. Вот если бы, например, я не знал, как работают часы, но у меня были бы часы, которые нормально работают, я бы мог разобрать их на части, очень осторожно, и зарисовать каждую детальку и как они друг с другом соединяются, а потом наделать еще таких деталек и собрать новые часы. Это, конечно, сложно, но не так уж и трудно.
Ханна мысленно вздохнула с облегчением. Устройство алетиометра – безопасная тема. Если мальчик интересуется только этим, волноваться не о чем.
– Насколько я знаю, проблема не только в этом, – сказала она. – Я слыхала, что механизм алетиометра изготовлен из такого сплава, какого теперь больше не делают. Может, из очень редких металлов, – я точно не знаю, но, одним словом, секрет утрачен.
– О-о! Как интересно! Было бы здорово когда-нибудь на него взглянуть. Любопытно, как там все устроено… мне нравится такое рассматривать.
– В какую школу ты ходишь?
– В улверкотскую начальную. Это в Улверкоте, раньше он назывался Уолверкот.
– А куда пойдешь потом?
– В смысле, в какую школу? Не знаю, смогу ли я вообще учиться дальше. Может, если кто-то возьмет в подмастерья… Но, скорее всего, папа захочет, чтобы я просто работал в «Форели».
– А как насчет средней школы?
– Ну, по-моему, вряд ли меня туда кто-то отдаст.
– А ты сам не хотел бы? Тебе нравится учиться?
– Я-то сам? Ну, наверное, да. То есть, да, конечно! Но вряд ли что-то получится.
Птичка-деймон внимательно слушала. Она перепорхнула к мальчику на плечо и что-то ему шепнула, а он слегка покачал головой. Ханна сделала вид, что ничего не заметила, и наклонилась, чтобы подбросить полено в камин.
– А что такое это «поле Русакова», о котором говорилось в записке? – спросил Малкольм.
– Ох. Честно говоря, не знаю. Мне совсем не обязательно знать все, чтобы задавать вопросы алетиометру. Он как будто и сам знает все, что нужно.
– Ну, просто любопытно. Они там пишут: «Когда мы пробуем одну систему измерений, искомая субстанция ускользает от нас, словно бы предпочитая другую, но стоит нам обратиться к другому методу, как неудача подстерегает нас и там».
– Ты что, выучил все сообщение наизусть?
– Не специально. Просто перечитывал столько раз, что оно само запомнилось. В общем, я что хотел сказать… То, о чем они пишут, – это вроде как похоже на принцип неопределенности.
Все это время Ханна чувствовала себя так, будто спускается по лестнице на ощупь, в полной темноте, – и тут вдруг очередной ступеньки под ногой не оказалось.
– Откуда ты об этом знаешь?
– Ну, к нам в «Форель» часто приходят ученые, и они мне всякое рассказывают. И про принцип неопределенности рассказали – это когда ты можешь знать про какую-нибудь частицу только кое-что, но не всё. Если знаешь о ней что-то одно, то не можешь знать другого, поэтому остается неопределенность. Ну, в общем, так я понял. А еще в записке говорится про какую-то Пыль. Что это за Пыль?
