Сергей представлял, как по этой дороге когда-то проходили фаланги Александра Македонского, римские легионы, потом конница турок-османов. Он попытался услышать мерную поступь тысяч людей, почувствовать запах конского пота, увидеть, как из-под ног летит дорожная пыль. Там, где они тратили на дорогу час, в прошлом уходило несколько дней. «Сегодня все стало происходить намного быстрее, только жизнь человеческая, как и в те времена, ничего не стоит», — думал он.
Впереди показался город.
— Джаковица, — сказал Мишко.
— А как это будет по-русски? — спросил Сергей.
— Дъякон, — ответила Милица.
Сергей вспомнил, что в этом городе родился и работал Живко Николич, который от Банка братьев Карич сопровождал их в первой поездке по Югославии. Во многом Живко оказался тем человеком, который открыл для него Сербию, ее историю, культуру.
Поначалу Николич ему не понравился. Гладко зачесанные назад волосы, широкий загорелый лоб, нависающие веки, цепкие глаза, клинышком бородка, гортанный голос. Ну точно наряженный в современную одежду Чингисхан. С некоторой иронией он отмечал: перед тем как сесть за стол, Живко театрально и размашисто крестился, во время разговора частенько, как добросовестный ефрейтор, который заучил устав гарнизонной службы, цитировал Евангелие или совсем не к месту вдруг начинал ругать коммунистов Броз Тито. Бывшего президента Югославии он костерил за административные границы, которые были установлены им произвольно в пользу хорватов, за то, что после войны Тито усадил своих товарищей по борьбе за решетку и начал вытеснять кириллицу.
— Даже знаменитую сербскую сливовицу «Монастирка» стали писать на латыни! — восклицал он.
Достав из кармана паспорт, показывал, что первая надпись на албанском языке, а те, в свою очередь, получив дипломы о высшем образовании, так и не удосуживаются выучить сербский язык.
— Само Слога Србина Спасава! Только взаимопомощь поможет сербам! — произносил он древние, знакомые каждому сербу слова и, устремив куда-то вдаль взгляд, читал, как выяснилось позже, собственные стихи:
Я целую икону, шепча:
«Вы простите меня, все святые,
Я буду гореть, как свеча,
Перед ликом любимой России».
Живко рассказывал о своей стране, ее истории, обычаях или начинал петь сербские песни. Все с удовольствием слушали его.
— После поражения на Косовом поле часть сербов ушла в Венгрию, другая осталась под турками, — говорил он в автобусе, который возил их по Сербии. — Из них султан набирал воинов в свою армию. И нередко сербы решали исход боя, как было это, например, при Никополе через семь лет после косовской трагедии. Когда французские рыцари опрокинули янычар Баязета, резерв султана, состоявший из сербских кирасиров под началом сына царя Лазаря — Стефана Лазаревича, встречной контратакой вырвал победу у христиан. Самое упорное сопротивление оказали сербы в несчастливом для Баязета сражении при Анкаре против войск Тамерлана. Другие сербы служили в армии Австро-Венгерской монархии, и нередко сходились на одном поле славяне, вырезая друг друга.
— Но откуда появились хорваты, словенцы? — спрашивал Сергей.
— Все мы — хорваты, черногорцы, словенцы — южные племена славян, — печально вздыхал Николич. — Хорваты — это принявшие католичество славяне. Боснийцы — они любят, чтоб их называли турками, — это принявшие мусульманство те же славяне. Сербы — в основном православные. У нас здесь, на Балканах, стык трех цивилизаций. Вот и варимся в кровавом междоусобном котле уже сотни лет.
— Тогда объясни, что такое Сербская Краина?
— Во времена Австро-Венгерской монархии Венский двор, желая защитить свои владения, на южных границах заслоном против турецких набегов держал сербов. Это были люди воинственные и бесстрашные, что-то вроде русских казаков. — В голосе Живко послышались горделивые нотки: видимо, в это время он почувствовал себя казаком. — Жили они своим особым воинским укладом. Была у них автономия, их представители избирались в парламент. После Второй мировой войны Тито, начертив на карте административные границы, оставил краинских сербов в составе Хорватии. Никто, как и у вас с Крымом и Казахстаном, не думал, что административные границы в одно прекрасное время станут государственными границами. Когда начался раздел, краинские и боснийские сербы не захотели жить под началом тех, кто во время Второй мировой воины забивал их сотнями тысяч и сбрасывал в ямы. Вы должны знать, что хорваты и мусульмане воевали на стороне Гитлера. А в это время сербы здесь, в горах, бились с немецкими войсками. Во время войны Тито использовал сербов как пушечное мясо, а после — как строительный материал. Мы, как и русский народ, были донорами для других.
По пути Николич показывал стоявшие вдоль дороги дома без окон, которые напоминали маленькие крепости, и говорил, что в таких живут албанцы. Рядом открытыми окнами смотрели на дорогу дома сербов, и даже без пояснений было ясно: каков дом, таков и характер живших в нем людей. К концу поездки все были влюблены в Николича. И когда делегация на прощание заехала в построенную братьями Карич церковь, все как один, перед тем как принять рюмку ракии, подражая Живко, размашисто осеняли себя крестом. «Хоть в этом да будет толк!» — думал тогда Сергей, наблюдая за своими безбожными соотечественниками.
Сергея так и подмывало спросить у Милицы, кем она приходится Живко, но он сдерживал себя.
— Посмотрите, сколько на улице детей, — заметил Сергей, — кишат, как мураши.
— Это албанцы, — отозвалась Милица. — У них много детей. Вера не позволяет мусульманской женщине делать аборты. У сербов семьи маленькие — один-два ребенка.
— Кто мешает сербам иметь большие семьи?
— Считают, надо сначала пожить для себя. Дети связывают, — заметила Милица. — В селах семьи побольше.
— А сколько у вас? — спросил Сергей.
— О-о-о, я — свободна! — засмеялась Милица. — Вот кончится война, у меня их будет куча.
— Шиптари победити нас своими жонами, — куда-то в окно, точно для себя, с иронией буркнул Мишко.
— Что он сказал? — спросил Сергей у Милицы.
Она быстро глянула на Мишко, щеки у нее вспыхнули румянцем.
— Он сказал, что албанцы не ждут окончания войны, плодятся и заполняют собой все пространство. А наши женщины гордятся своей свободой и не понимают, что скоро будут у шиптар полы мыть.
— В России та же картина, — заметил Сергей. — Мало рожают, один-два ребенка. У моего отца было семеро, а у деда — одиннадцать.
— А у Сергея есть дети? — оглянувшись, спросила Милица.
— К сожалению, не обзавелся, — развел руками Сергей и, рассмеявшись, решил подыграть ей. — Я — свободен. Вот кончится война, у меня тоже будет куча детей.
«Но кто мне родит эту кучу?» — подумал он, почему-то вспомнив про Анну. Ему рассказывали: во время августовских событий девяносто первого она до утра клеила воззвания Ельцина, в которых он призывал разделаться с предателями и путчистами. В октябре девяносто третьего, когда Сергей находился в Белом доме, она по примеру актрисы Ахеджаковой кричала: «Нужно добить красную гадину!» — и в знак протеста на выступлениях в кабаре срывала с себя красный бюстгальтер и швыряла его зрителям, показывая миру новую, свободную Россию.
