— Ельцина полетели вывозить! — раздалось в толпе. — Говорят, в Кубинке стоят наготове три самолета. Удерут за границу!
Возле восьмого подъезда меня окликнул знакомый голос. Я оглянулся и увидел иркутского авиатехника, который, до того как я стал депутатом, обслуживал мой самолет. Как он попал сюда — неизвестно.
— Что здесь происходит? — спросил он, оглядывая возбужденных людей.
— Как что, восстание против Ельцина!
— Ой, тогда надо отсюда драпать! — испуганно сказал он.
Я молча посмотрел на него и вспомнил, что минуту назад обнимался с другими земляками-иркутянами, которые несколько дней назад приехали специально защищать Белый дом. И они стали мне как братья, вернее, как сыновья.
Подумалось: все мы выросли в одной стране, читали одни и те же книги, смотрели одни кинофильмы — и такие разные. Но всю жизнь я буду помнить, как в вечерней тьме в коридорах и на лестничных ступеньках мы радостно обнимались с Николаем Бурляевым, Василием Беловым, Андреем Кривошапкиным, Ренатом Мухамадиевым, Михаилом Челноковым. В тот момент, говоря языком киплинговских героев, мы могли сказать: мы одной крови. А под балконом стихийно начался митинг. Я не знал, что в это время в Останкине началась бойня безоружных людей. Засевшие на крыше спецназовцы внезапно открыли по митингующим ураганный огонь.
Позже я узнаю, что жена была там. Ее спасет ветеран-фронтовик, сбив с ног на землю и укрыв своим телом.
— Чего стоишь, дочка, это же война! Убьют! — крикнул он.
Били прицельно, в первую очередь по тем, кто с кинокамерами и фотоаппаратами. Потом по мальчишкам. Убивали те самые «Витязи», которые дежурили в первый день возле мэрии. На этот раз они учинили ловушку для митингующих возле телецентра.
Из Останкина в Белый дом пришла машина с убитыми и ранеными.
— Нужна рация! Дайте нам рацию! — кричал парень. — В больницах отказываются принимать раненых! Сволочи, набили людей!
А люди не верили, что все кончено. Как свою единственную спасительницу ждали армию, верили, она не допустит расправы. Когда уже стемнело, один из руководителей Верховного Совета Валентин Агафонов, узнав, что в город движется Таманская дивизия, с балкона сообщил об этом и добавил: «Будем приветствовать наших славных воинов!» Но вскоре стало ясно: в Москву вошли верные Ельцину части. Первым об этом передал «Голос Америки». Что ж, они знали, что говорят. Через американское посольство и Генеральный штаб руководством Верховного Совета была сделана последняя попытка не допустить большого кровопролития. Но зверь уже почувствовал запах крови. Когда рассвело, люди увидели возле жилого дома одиннадцать трупов. Убивали ночью из бесшумных винтовок неизвестные снайперы тех, кто пытался уйти в город.
— Женщины, вы сделали все, что зависело от вас, уходите. Утром будет штурм, — сказал Александр Руцкой.
Но женщины не ушли. Обращаясь по радио, они пытались образумить силовиков. В ответ — сплошной мат. Женщины поняли: теперь у них была одна судьба со всеми. Вскоре, переползая через баррикады, пошли бронетранспортеры. В них сидели готовые убивать за хорошую плату пьяные наемники-котеневцы. Один из дежуривших на площади студентов пошел к ним и начал спрашивать:
— Ребята, вы за кого? За Верховный Совет или за Ельцина?
В ответ дрогнул пулеметный ствол и, как протыкают капусту вилы, так пули пробили студента, затем сидевших у костров его друзей. На площадь под пули из палатки вышел гармонист и заиграл «Варяг»:
Наверх вы, товарищи, все по местам.
Последний парад наступает!
Узкая воронка пулемета с бронетранспортера выплюнула огонь, и гармонист упал, укрыв своим телом гармонь. Не убили фашисты, нашел он свой конец на площади посреди Москвы. Из кустов бросились к бронетранспортеру парни с бутылками, но их почти всех уложили на мостовой. Люди не верили, что вот так просто приходит смерть. Звенели разбитые стекла, любопытным, выглядывающим через окна, пробивали голову засевшие в высотных зданиях снайперы. Эти же снайперы стреляли и по солдатам. Убили двоих, и тогда вступили в дело танки. Снаряды прошивали насквозь стены, выбивали стекла, кромсали перегородки, на землю летели куски мрамора. Монстр начал отрабатывать похлебку.
Из-за домов, будто нехотя, выползло сухое октябрьское солнце, чтобы всем было лучше видно, как расстреливают и свежуют Россию. С этого утра в автобусах и метро прекратились разговоры о политике. Люди стыдливо отворачивались друг от друга, на их глазах творилась подлость, и они невольно становились ее участниками. За Москвой-рекой напротив Дома Советов находился Международный Красный Крест. Несколько дней назад мы с депутатом Владимиром Мандрыгиным посетили их штаб-квартиру, пытаясь привлечь внимание этой солидной организации, говорили, что в Белом доме есть раненые и больные, что защитники Конституции нуждаются в медикаментах. И не встретили ни малейшего понимания…
На Окружной дороге, возле Подольска, приняла бой шедшая на помощь Белому дому воинская часть капитана Остапенко. Увидев, что ситуация безвыходна, и не желая подставлять под удар ехавших с ним солдат, Остапенко застрелился. Но это станет известно позже. Последние надежды у защитников Конституции вспыхнули тогда, когда над городом закружили боевые вертолеты. Танки тотчас же прекратили стрельбу, знали — против вертолетов они голы. Вертолеты покружили и улетели.
Достоевский говорил: «Красота спасет мир». Но еще ни разу она себя не защитила. Более того, к ней всегда тянулись липкие, грязные руки, самое красивое всегда уничтожалось в первую очередь.
Товарищ Ельцин, не отступай,
Товарищ Ельцин, о’кей, давай!
Откидываясь назад и прижимая к земле стальные гусеничные задницы, вновь заплевали огнем танки. Снаряд, еще снаряд! Есть приказ Черномырдина и Грачева стрелять. Наемные палачи-офицеры начали выполнять свою черную работу. Смята, расстреляна «Казачья застава».
Пули вытанцовывают гулкую свинцовую пляску на металлических сейфах, дырявят, казалось бы, прочные и надежные листы, ища жертву, суматошно мечутся и, обессилев, как в огромную детскую копилку, падают на дно. Бронебойные пули из снайперских винтовок прошивают сейфы насквозь, крошат на мелкие осколки люстры, глухо и смачно впиваются в дверные косяки. Одна из пуль отколола краешек цветочного горшка, вырвала отросток у кактуса. Он растопырил колючие ручонки и, покачиваясь, свесился через край.
— Заступились за народ — вот и расстреливают, — плача говорила старая женщина, укрываясь от пуль в простенке между окон. — Гармониста убили. Господи! Что на свете творится? Почему не доходят до Тебя молитвы наши? — Женщина на секунду замолчала, вытерла уголком платка глаза и, косо глянув на окно, добавила: — Не будет счастья в их домах. Поверьте мне, старому человеку.
Да, армия, на которую они с детства привыкли молиться, которую они призывали прийти и защитить, — пришла. Но это была чужая армия.
