Я достаю букварь, засовываю его под рубаху, выхожу из дома и забираюсь на крышу.
Первый раз сюда я забрался, удирая от Кольки Лысова. Выиграв у релских парней в чику, он серебро обычно ссыпал в карман, а медь кидал на драку-собаку.
Однажды один из пятаков попал мне в лоб и рассек кожу. Я притащил из канавы булыжник и, когда Колька в очередной раз сел бить кон, толкнул каменюгу на него. Булыжник до спины не долетел, ударил Кольку по ноге. Отомстив обидчику, я во весь дух полетел к себе во двор. Увидев, что Колька бросился за мной, я по скобам забрался на сени, а оттуда на крышу. Лысов не поленился, полез следом. Достал он меня возле трубы. От страха я даже не смог зареветь. Мне казалось, сейчас он сбросит меня на землю. Но Колька обхватил меня рукой и осторожно спустил на землю. Уходя со двора, погрозил пальцем — мол, больше так не делай. Видно, вспомнил, кто таскал для него пистоны.
Через пятнадцать лет он вернется из тюрьмы на Релку и подойдет к нам, маленький, сгорбленный. Наша компания собиралась на танцы.
— Возьмите меня, — неожиданно попросил он. — Мои дружки куда-то поразъехались, теперь придется с вами ходить.
Я тогда поразился его просьбе. Колькина юность прервалась не начавшись. Он все годы мечтал: вот выйдет на волю и все вернется вновь. Лысов мысленно остался в том, своем времени, и никак не мог понять, что оно улетело от него на «черном воронке».
Обращенный к солнцу южный скат сеней надолго станет моим пристанищем. Здесь будет моя оружейная мастерская, штаб и наблюдательный пункт. Прямо над головой день за днем будет ходить по небу солнце, а поперек ему облака. Из них серебристыми рыбками будут выныривать самолеты и заходить на посадку на городской аэродром. Я буду провожать их долгим взглядом, вспоминая, что мне нагадала медсестра.
За огородом коричневым пламенем горит кустарник — наш лес, километр в длину и столько же в ширину. Там мы попытаемся вырыть уже настоящий штаб, с подземным ходом, люком и керосиновым освещением. Чуть правее от леса, где стоит зенитная батарея, мы своими руками построим стадион: футбольное поле и волейбольную площадку. А пока я достаю букварь, листаю его, рассматриваю картинки. На первой странице нарисован разрезанный арбуз. Под ним большая, похожая на дом, буква. Я знаю: она самая первая в алфавите. С нее все начинается. Я догадываюсь: для меня что-то закончилось. Что — и сам не пойму.
Третий лишний
На Релке она появилась в начале июня. Тоненькая, в легком синем сарафанчике и сандалиях на босу ногу. Ничего особенного — как и остальные наши девчонки. Но с ее появлением произошло неслыханное: центр улицы, вокруг которого из года в год мы вращались, как мураши, переместился к дому Речкиных, где у тетки гостила новенькая.
Первым за ней стал бегать Вадик Иванов, следом Олег Оводнев. Повторилась та же история, когда год назад к Рекутовым приехала из Ангарска Юлька. Она потрясла нас огромным, похожим на запрещающий знак светофора красным бантом. Мы, уже чуть-чуть знакомые с правилами дорожного движения, на целый месяц затормозили около дома Рекутовых.
Вадик — хитрый, понял: не подмажешь — не поедешь, и стал таскать для нее конфеты из дома. Мы попробовали составить ему конкуренцию. Олег напластал для Юльки у своей бабушки морковки. Но она, сморщившись, сказала, что этого добра у них полно на огороде. Я принес из дома кедровых орехов. Юлька великодушно позволила ссыпать их в карман своей курточки и, поболтав немного, ушла на качели к Ивановым.
Реакция наша была глупой, но скорой. За огородами мы срубили деревья и на пеньках с лицевой стороны рядом с Юлькиной фамилией написали Вадькину, увековечили их рядом. Юльке с Вадиком это не понравилось: целый вечер они корчевали собственные памятники. Вскоре Юлька уехала домой и наша жизнь потекла прежним порядком, пока на Релке не появилась новенькая. Я опоздал и на этот раз. А потом и вовсе стал держаться в стороне. Причиной тому был случай, который произошел вскоре после того, как новенькая появилась на Релке.
Возвращаясь с рыбалки, мы решили искупаться в Большанке. Поскольку время было раннее и девочек поблизости не ожидалось, сбросили одежонку и попрыгали в воду нагишом, чтобы потом не тащиться домой в мокрых трусах. Я переплыл на противоположный берег, оглянулся и обомлел — к речке спускались девчонки. Большой беды в том не было — подумаешь, прихватили голым. Но среди них была незнакомая девчонка. Те, кто был поближе к берегу, успели выскочить и одеться, мне же времени не осталось. Я махнул рукой брату, показав ему на лежащую одежду. Тот, вытаращив глазенки, понятливо кивнул головой, сунул трусы под майку и сдуру бросился вверх по реке. Я попытался побороть течение, да не тут-то было: Большанка была на прибыли.
— Стой! Куда ты? — задыхаясь, крикнул я. — Кинь, я поймаю!
Брат, вздрогнув, остановился и бросил трусы в реку. Описав плавную дугу, серый комочек, как парашют, спустился на воду в стороне от меня. Чуть ли не целиком выскочив на поверхность, я бросился наперерез. Когда, усталый и расстроенный, я выполз на берег, девчонки встретили меня смехом. Громче всех хохотал Вадик, но, натолкнувшись на мой взгляд, умолк. Почувствовал: может пролететь. Он подошел к новенькой и начал показывать улов — с десяток нанизанных на кулан тощих хариусов.
Покусывая травинку, новенькая с улыбкой поглядывала то на меня, то на Вадика. Я молча собрал свои вещички и перебрался от веселой компании в сторону. Минуту спустя ко мне присоединился Олег. Вадик, поколебавшись немного, остался с девчонками. Я понял, для него настоящая рыбалка только началась.
Между тем солнце забралось на самую середину неба и зависло прямо над Большанкой. Вода стала теплой, парной. Накупавшись, мы вылезали на берег и зарывались в горячий песок. Хотелось есть. Мы знали, что у Иванова остался хлеб, но терпели. И тут Вадик словно прочитал наши мысли, раскрыл сумку, достал из нее бутерброды и давай угощать девчонок. И лишь после этого вспомнил о нас. Мы, переглянувшись, послали его подальше. Он психанул, сказал, что мы дураки и он больше с нами не будет иметь никаких дел.
Вечером мы увидели его возле дома Речкиных. На Вадике была белая рубашка, через плечо на ремешке болтался фотоаппарат. Он усадил девчонок на лавочку и ну щелкать затвором. Вскоре туда на разведку подъехал на велосипеде Олег, попытался помешать Вадику, начал строить рожицы, но его прогнали.
То, что Вадик имеет фотоаппарат, не вызвало у меня зависти. Ивановы — люди хозяйственные, обстоятельные. И нам казалось, что у них есть все: патефон, радиола «Балтика», телевизор. Мы частенько собирались у него смотреть телевизор или слушать пластинки. Фотоаппарат — мелочь, но я еще пуще обозлился на него, посчитав, что он применил запрещенный прием. Если говорить честно, меня всегда раздражала его предусмотрительность. Например, собираемся на рыбалку. Вадик обязательно возьмет с собой запасную леску, крючки, бутерброд с маслом. Сознавая в таких делах Вадькино преимущество, мы целиком полагались на него. Вадик ругал нас, но мы посмеивались: поворчит да перестанет, куда от нас денешься. С Релки, как из тюрьмы, бежать некуда. Отец держал его в ежовых рукавицах, если отпускал на улицу, то после сделанной работы и на полчаса. Чуть забегается, тут же следовал грозный окрик: домой! У Ивановых все было разложено по полочкам, каждый знал свое место, и даже собака Шарик строго выполняла свои сторожевые обязанности. Ей путь на улицу был заказан. Не то что наш Барсик. Он, как и хозяин, жил вольной, полуголодной жизнью. Носился по всему поселку, облаивая прохожих. Верно замечено: собака во многом перенимает характер своих хозяев.
