– Опять?
– Я думала, что вы настроены против моего персонала. Простите.
– Вам вовсе не нужно извиняться.
Уинни хотела улыбнуться, но губы не слушались.
– Болезнь Эгги… это очень тяжело, но не оправдывает того, что я ошибалась. Так что я должна извиниться.
Он пристально смотрел на нее, но ничего не сказал.
Уинни все же удалось улыбнуться.
– И я хочу поблагодарить вас за то, что рассмешили Эгги. Она ненадолго стала похожа на прежнюю, а это подарок.
– Хотя вы больше не считаете, что я был жесток, но все-таки не хотели бы, чтобы я приходил. Почему?
– Потому что теперь у вас перед глазами раздражительная, сердитая, злая женщина, которая оскорбляет свою внучку. Вы никогда не узнаете, какой она была… какой была моя бабушка. Той, кого полюбил ваш дед.
– Тогда расскажите мне о ней.
Рука Ксавьера теплая, сильная, плечо прижато к ее плечу.
И Уинни рассказала ему про Эгги. Про то, что с Эгги она всегда чувствовала себя любимой и как за каменной стеной. И как им было весело вместе. Эгги считала Уинни подарком судьбы и никогда помехой, обузой. Уинни рассказала Ксавьеру, какая Эгги была добрая и как много помогала другим.
Она рассказала, сколько умопомрачительных и порой скандальных предложений о браке Эгги отвергла, и о не менее скандальных флиртах, о коктейльных вечеринках, где обычно бывал цвет общества. Ее отношение к жизни было позитивным. Вот почему клиенты мотеля ее любили и многие до сих пор вспоминают с любовью.
– Вы поэтому решили пойти по ее стопам?
– Эгги была вне себя от радости, когда я сказала, что хочу управлять мотелем. Она скопила достаточно денег, чтобы послать меня в школу дизайна, – она думала, что это то, чего я хочу, – но моей мечтой было заниматься «Домом Эгги», и ничем другим. Наверное, так же обрадовался Лоренцо, когда вы сказали ему, что хотите вести дела «Рамос корпорейшн» вместе с ним.
– Трудно сказать. Все сочли это само собой разумеющимся.
– О чем еще вы мечтали?
– В возрасте Луиса я хотел стать пожарным, а немного позже профессиональным футболистом. Но годы шли, и я… – Ксавьер пожал плечами. – Я просто хотел работать вместе с Лоренцо.
Уинни кивнула:
– А я просто хотела быть похожей на бабушку. Но не получилось. У меня нет ее яркости. Но «Дом Эгги» я люблю так же сильно.
– Тогда почему вы продали мотель?
Ком в горле возник снова.
– Уинни…
Он произнес ее имя тихим шепотом. Пусть говорит, говорит вот так же негромко, мягко, чтобы звук проникал в душу.
– Вы продали мотель, чтобы оплатить счета за лечебницу?
Уинни опустила голову ему на плечо, и он коснулся поцелуем ее волос. Сердце часто заколотилось. Надо отодвинуться от него, но внутренний голос подсказывал совсем другое.
– Как только Эгги не станет, я не уверена, что у меня хватит сил оставаться в «Доме Эгги»… или «Вилле Лоренцо», как бы мотель ни назывался.
– Но что вы будете делать?
– Начну все заново. А может, займусь чем-то еще.
– Уинни, вас любят не меньше, чем Эгги. Ваше место здесь.
А вот она в этом уже не уверена.
– У меня такое ощущение, что я предала Тину, Эйприл, Либби и других. Я поставила благополучие Эгги на первое место. Мне кажется, что они обижены на меня, хотя и не говорят этого.
– Они вас любят и восхищаются вами. – Он взял ее за подбородок и повернул лицом к себе. – Они знают о ваших трудностях. Вы устали… подавлены. Это вполне понятно. Но вы не должны сомневаться в своих достоинствах, в том, что вы делаете. Я лично считаю вас удивительной женщиной. И я в этом не одинок.
В эту минуту мнение других ее не интересовало – ей важно только мнение Ксавьера.
Он не сводил с нее пристального взгляда, и у нее перехватило дыхание.
– Я не пытаюсь вам льстить. Я говорю правду.
От его слов дышать легче не стало, изнутри поднималась волна желания. Он не отрываясь смотрел на ее губы, провел пальцем по бьющейся жилке на шее.
– Я считаю вас самой поразительной из всех знакомых женщин… и я не знаю, как мне быть.
Сердце у нее бешено колотилось, глаза наполнились слезами.
– Ксавьер, пожалуйста, не играйте со мной. Здесь, в этом месте… – У нее свинцом налилось все тело, она даже не могла рукой указать на длинное низкое здание лечебницы. – Это место слишком для меня страшное и…
Он пальцем коснулся ее губ, и она замолкла.
– Я не играю с вами. Мне было бы проще, будь это так.
Уинни почувствовала, что он не в меньшей растерянности, чем она. Выше ее сил оттолкнуть его, да и желания нет. Он тоже охвачен лихорадкой. Глаза его сверкали.
– Скажите, чтобы я вас отпустил, и я отпущу.
Уинни потянулась к нему и взяла в ладони его лицо.
– Вы разожгли во мне такой пожар, что я вот-вот сгорю.
Он нагнулся, приподнял ей голову и поцеловал.
Уинни прижалась к нему, внутри – ощущение свободы, легкости. Куда-то подевалась сдержанность. Она запустила пальцы ему в волосы и притянула к себе как можно ближе. И оказалась у него на коленях. Его губы скользили по ее губам, в голове не осталось никаких мыслей, только восторг и упоение…
Ксавьер чуть отстранился и, тяжело дыша, произнес:
– Я хотел узнать… такая же вы сладкая, как лимонная карамель… Ваш голос… то, как вы говорите… это и терпко, и сладко. Но вас нельзя сравнивать с чем-то обычным. Вы похожи на солнечный свет весной в апельсиновой роще, и на ветер перед летней бурей. И еще на тихую зимнюю ночь, когда звезды светят особенно ярко.
Никто никогда не говорил с ней так. Никто не целовал ее так.
Ксавьер перевел дух:
– Если я не прекращу сейчас это безумие, то могу забыть, что я джентльмен.
А она не хотела, чтобы это безумие прекращалось, и не отняла губ от его рта. Руки Ксавьера крепко сжали ее, глаза смотрели с жадностью.
– Меня никто раньше так не целовал, – прошептала она.
– Значит, они были дураки.
– Поцелуйте меня еще.
Это была не просьба, а требование, и он, засмеявшись, стал осыпать поцелуями ее губы.
Он прав: это безумие… Она стиснула лицо Ксавьера ладонями и приникла к его рту.
Ксавьер больше не мог сдерживаться и поцеловал ее так крепко и страстно, что она захлебнулась в его поцелуе.
Наконец он снял ее с коленей и усадил обратно на скамейку.
– Вы хотите, чтобы я забыл обо всем, о том, где мы находимся? – И вскочил на ноги.
