Лиля тоже засуетилась и стала готовиться собирать реквизит, все эти фальшивые кубки и подносы, которые в изобилии стояли на столах.
Но у меня оставалась не разъясненной еще одна небольшая деталь, и когда в реквизиторской, кроме меня и Лили, никого не осталось, я как бы невзначай задала ей один маленький вопрос. Даже не вопрос, а как бы высказала небольшое замечание.
– Все-таки странно, что из-за такой мелочи так затравили человека, – задумчиво начала я. – Неужели Оля действительно собирается увольняться?
– Да, я слышала, что собирается, – продолжая возиться в своих шкафах, ответила Лиля. – Между прочим, не такая уж это и мелочь, ведь изначально-то уходить собиралась Наталья, да она и сейчас, насколько я знаю, планов своих не изменила. А с ее уходом, сама понимаешь, освобождается место начальника цеха. Ольга, как имеющая профессиональное образование, – первый кандидат на это место, да и сама Наталья хотела ее после себя оставить. Ну, а Оксанка эта, с ее гонором, конечно, желала сама руководить. Так что вполне может оказаться, что Верка и права, потому что после того случая, даже если бы Наталья и оставила после себя Ольгу, с ней бы просто работать не захотели. Уж чего-чего, а сделать из мухи слона – в этом Оксанка была просто виртуоз.
Тут я очень кстати вспомнила, что Лиля и сама не очень хорошо относилась к Оксане и что, слушая ее отзывы, необходимо делать соответствующую поправку. Но информация о том, что Наталья собиралась уходить, указывала на конкретный факт, который было очень легко проверить. И если проверка подтвердит этот факт, тогда… Тогда ситуация поворачивается под очень интересным углом.
Я распрощалась с Лилей, сдала костюмерам свое платье служанки и, переодевшись в гражданскую одежду, поднялась в цех, чтобы взять свою сумочку и ехать домой.
Проходя мимо столика с лампой, за которым должен был находиться наш вахтер Петрович, я обнаружила его место пустым. Да и на всей нашей бесконечной лестнице в этот вечер я не встретила ни одной живой души, ни тогда, когда поднималась в цех, ни тогда, когда спускалась обратно.
Так и вышла я из театра, никем не замеченная, и подумала о том, что если Оксана действительно хотела бы незаметно проникнуть в цех, то это, и правда, удалось бы ей без особого труда.
* * *
Приехав домой, я первым делом заварила кофе и приступила к анализу информации, полученной мной на Лилиных посиделках.
Хотя анализировать было особенно нечего. Две первые версии, с Владимирским и Ивановым, рассыпались в прах, каких-либо новых данных, указывающих на причастность к делу моих второстепенных подозреваемых, Лили и Ирочки, я не получила. Так что в целом, хотя мне и удалось прояснить некоторые моменты, но итог этих прояснений я была склонна расценивать скорее как отрицательный, нежели как положительный.
Вот разве что кому принадлежал подслушанный голос, мне удалось установить, но и это, в сущности, давало не много. Вера Краснова была из породы серых мышек и даже не из тех, про которых можно сказать, что в тихом омуте черти водятся. С первого взгляда было видно, что ничего там не водилось, и хотя, конечно, за неимением лучшего я постараюсь проверить на причастность и ее, но вряд ли эта проверка что-то даст.
Кстати, по поводу лучшего. Рассказ об инциденте с альбомом, услышанный мною в самом конце посиделок, добавил много новых подробностей к рассказу Алены. Эти новые факты наводили на мысль, что в основе загадочного происшествия с кражей лежали гораздо более существенные мотивы, чем могло показаться на первый взгляд.
Если Наталья в действительности собиралась уходить и прочила на свое место Ольгу, а место это хотела занять Оксана, то вполне вероятно, что последняя, стремясь испортить репутацию конкурентки, вредила как могла. Тогда случай с альбомом и в самом деле мог быть подстроен. Это раз. А если все произошло именно так, то впоследствии уже сама Ольга могла иметь претензии к Оксане, и это будет два. Ведь что бы там про нее ни говорили, сама-то она знает, что она не брала.
Если она действительно не брала.
Вот, кстати, интересный вопрос: брала или не брала?
Если отвлечься от эмоций и подойти к вопросу непредвзято, то вот так вот, ни с того ни с сего украсть альбом, да еще в тот самый момент, когда ты – единственный, на кого могут подумать, да еще зная, что тебя в скором времени хотят повысить по службе… Воля ваша, а это просто глупо. А Оля не дура. Она замкнутая, она некрасивая, но она не дура.
Итак, пожалуй, все-таки не брала. А если так, то зная, что на самом деле возводимые на нее обвинения беспочвенны, и в то же время видя, что Оксана всеми способами старается этот случай раздуть, видя, как меняется к ней отношение коллег и прочих работников театра… Да, несомненно, наблюдая все это и понимая, что ничем не может доказать свою невиновность и, кстати, не может доказать и виновность Оксаны, Оля скрывала в глубинах своей души весьма и весьма существенную неприязнь к последней. А поняв, что в конце концов ей не только не грозит занять место начальника цеха, а скорее всего, придется вообще уйти из театра, кто знает… может быть…
Но как же ботинки? Неужели Оля, зная, что именно испачканные парафином ботинки помогли ей отправить Оксану на тот свет, так и ходила преспокойненько мимо них все время, пока они стояли под столом? Нет, что-то тут не клеится.
Хотя, с другой стороны, ни у кого не было лучших возможностей проделать все установленные мною манипуляции и с ботинками Оксаны, и с ней самой, чем у тех, с кем она непосредственно вместе работала. И к обуви ее они свободно могли получить доступ так, что никто бы и не заподозрил, и к плотникам поднимались по сто раз на дню, так что никому бы не пришло в голову, что в тот день это было сделано специально.
Да, удобные возможности были. И возможности были, и мотив был… Неужели Оля? Эта серая мышка, которая постоянно ходила, уткнувшись своими очками себе под ноги, и которую невозможно было раскрутить ни на один разговор, кроме разговора о текущих делах? Н-да-а…
Хотя, с другой стороны, вот здесь-то как раз было бы неудивительно, если бы выяснилось, что в тихом омуте водятся черти. Оля Васенина это вам не Вера Краснова. Уже одно то, что, испытывая такое давление со всех сторон, она до сих пор здесь работает – уже одно это говорит о многом.
Но – ботинки!
Ботинки в картину никак не вписывались, и это могло означать одно из двух – либо имеется какая-то веская причина, почему Оля до сих пор не уничтожила такую существенную улику, либо она не имеет отношения к случившемуся с Оксаной.
Придя к этому, в общем-то, не очень утешительному в моем положении выводу, я поняла, что большего из имеющихся на сегодняшний момент данных мне не выжать, и отправилась спать.
Когда на следующее утро я пришла в цех, выяснилось, что мне необходимо в очередной раз отправиться «туда, не знаю куда» за очередным загадочным веществом, необходимым нам для работы. Но на сей раз целью моего путешествия был не склад, а какое-то совсем уж зашифрованное помещение, обнаружить которое самостоятельно у меня не было ни малейшей возможности. Это я поняла очень быстро, слушая бесконечные: «…а потом повернешь, а потом поднимешься, а потом спустишься».
