В сущности, искать в нагромождении разных банок, склянок, обрывков кожи и прочей ветоши старые ботинки, на которых, кстати, вовсе не написано, что они принадлежали именно Оксане, это все равно что искать иголку в стоге сена. Но шанс, пусть и небольшой, это все-таки шанс, и нужно было постараться его использовать.
С ослиным упрямством я методично перебирала мусор, который был свален под столами, начав от угла, ближайшего к двери в нашу каморку, и ни минуты не сомневаясь в том, что, если понадобится, я пройду таким образом весь периметр нашего огромного цеха.
Видимо, благодаря этой твердой уверенности и несгибаемой решимости судьба на этот раз была благосклонна ко мне и не заставила ждать слишком долго. Уже минут через двадцать, отодвинув очередной кулек, наполненный чем-то загадочным, я увидела пару ботинок, скромно и непритязательно стоявших в ожидании, когда я их обнаружу.
Это было что-то вроде полусапожек с очень коротким голенищем и без каблука.
Завладев своей добычей, я заперлась в нашей комнатушке, чтобы спокойно, не опасаясь неожиданного вторжения, сравнить свои подошвы с подошвами Оксаны.
Первый, поверхностный взгляд на подошвы найденных мной ботинок только доказывал остроумие и изобретательность неизвестного злодея. Подошвы выглядели совершенно обычно и так же, как и подошвы моих рабочих башмаков, имели лишь тонкий налет обычной грязи, которая образуется на обуви при хождении.
Незримое дополнение я обнаружила, лишь когда взяла нож, которым мы резали трафареты, и, слегка его прижав, провела им по подошве. Как и ожидалось, из-под лезвия тут же показался точно такой же белесоватый соскоб, какой я обнаружила на своих башмаках.
Это окончательно и бесповоротно убедило меня в правильности моих недавних предположений.
Теперь, приглядевшись внимательнее и уже зная, на что именно нужно смотреть, я нашла на подошвах четырех ботинок, имевшихся в моем распоряжении, особенности и различия.
Делая ножичком небольшие царапины, чтобы различить, в каких местах подошвы смазаны парафином, а где свободны от него, я видела, что покрытие на моей обуви было нанесено как попало, местами густо, а местами совсем отсутствовало. А вот подошвы ботинок Оксаны были смазаны аккуратно, ровным слоем, который везде имел практически одинаковую толщину.
Интересно, с чем связана эта разница? Почему над подошвами Оксаны злодей работал так прилежно, а мои измазал как пришлось? Торопился, опасаясь, что его застанут за этим занятием? Или…
И тут на меня в очередной раз снизошло озарение. Я вдруг сообразила, что на самом-то деле никакого злодея не было. Никто не смазывал мои ботинки никакой свечкой, и вся проблема состояла только в моей собственной невнимательности и в нежелании смотреть под ноги после трудного рабочего дня.
Свечи мы иногда использовали в работе, причем именно в расплавленном виде. Когда нужно было оставить часть поверхности незакрашенной, а использовать бумагу было неудобно, мы плавили свечку и заполняли нужные места парафином. После использования огрызки этих свечей бросали где попало, так что было бы совсем неудивительно, если бы какой-нибудь кусочек оказался на полу. Наверняка так и вышло. Видимо, я просто наступила на растаявшую под необычайно жарким сентябрьским солнцем свечку и сама этого не заметила.
Еще раз рассмотрев расположение прозрачного вещества на своих подошвах, я окончательно убедилась, что в отношении меня подозревать чей-либо злой умысел было бы в корне неправильно. Неровное распределение парафина, наличие множества чистых фрагментов – все это с очевидностью говорило о том, что в своих бедах я виновата сама.
А я то… Чего только не передумала, на кого только не возводила напраслины! Да, хороша… Меня охватило непреодолимое желание немедленно бежать куда-то и просить у кого-то прощения.
Однако на самом пике покаянного порыва меня вдруг остановила мысль, что у Оксаны-то ботинки, несомненно, испачканы парафином намеренно.
Снова взяв в руки ее ботинок, я внимательно всмотрелась в расположение воскообразной массы. Да, совершенно очевидно, что здесь имело место чужое воздействие. Сделав ножичком контрольные царапины, я обнаружила, что парафин нанесен вовсе не как попало, а в виде двух аккуратных кружков, расположенных на ступне и на пятке.
«Соображает, подлец, – со злостью думала я, – серединку не стал мазать, знает, что на нее почти нет нагрузки. А на пятке и ступне парафин быстро растопчется, так что кто не знает, что именно искать, даже и посмотрев на подошву, не определит, что она была испачкана намеренно. Если вообще обнаружит там этот парафин. Скажут, наступила, мол, девушка на свечку, с кем не бывает. Кто угодно может наступить, даже самый гениальный частный сыщик от этого не застрахован. Кстати, где это меня угораздило вляпаться?»
Немного подумав, я решила, что поскольку, когда я на нее наступила, свеча была уже расплавлена, то, скорее всего, находилась она возле окна. Ведь именно возле оконных стекол сентябрьское солнце создавало самую высокую температуру. Яркие лучи, свободно проникающие сквозь них, иногда нагревали пол так, что даже через обувь чувствовалось тепло.
Кроме того, если учесть то, как надежно держался на подошве парафин, видимо, я не просто наступила на растаявшую в лучах свечку, но и постояла на ней некоторое время.
И тут я вдруг вспомнила этот день. Вспомнила, как долго стояла перед умывальником рядом с окном, выковыривая из-под ногтей въевшуюся краску, как потом, отходя от него, неожиданно поскользнулась и чуть не упала. Вспомнила, что на какую-то микроскопическую долю секунды я как бы немного удивилась тому, что поскальзываюсь на ровном месте, но тут же забыла и об этом случае, и о своем удивлении. Да и кто мог бы предположить в тот момент, что такое незначительное происшествие повлечет за собой такие глобальные последствия?
Быстро соскоблив со своих башмаков парафин, я наконец обулась и направилась к умывальнику проверять свои предположения.
Присев на корточки и внимательно осматривая пол под ним, я в самом скором времени получила подтверждение своих догадок. Хотя, разумеется, по прошествии нескольких дней ничего похожего на раздавленную свечу я не могла обнаружить, но зато следы соскабливания этой свечи прослеживались совершенно четко. Несомненно, наша уборщица пыталась привести помещение в надлежащий вид, что ей отчасти и удалось.
Теперь необходимо было решить, что же мне делать с обувью Оксаны.
В общем-то, можно было проверить ее на отпечатки пальцев, ведь отпечатки того, кто смазывал подошвы, обязательно должны были остаться на ботинках. Но некоторые соображения говорили против такой проверки.
Во-первых, даже если отпечатки имелись, они наверняка были основательно заляпаны пальцами самой Оксаны, ежедневно снимавшей и надевавшей свои ботинки как до, так и после того, как они были смазаны парафином. И во-вторых, даже если все окажется не так фатально и эти посторонние отпечатки удастся выделить, поголовная проверка работников театра – вещь нереальная. Ведь нужно будет снять отпечатки у всех: актеров, режиссеров, представителей цехов, монтировщиков. На каком основании? Официально смерть Оксаны признана несчастным случаем, а об истинной цели моего пребывания в театре никто даже не подозревает. Никто не знает, что подспудно здесь проводится расследование, а значит, никто и не будет ему содействовать.
