– В Москву, в Москву, – бормотал Дорошин, внезапно вспомнивший Чехова. – Там теплее, там нет вроде бы простых, но уже запутанных отношений, там нет сердитых на тебя интеллектуалок. Там есть друг Эдик и интересная работа, которая обязательно принесет результат. А когда я найду оставшиеся пять картин и распутаю это дело, я больше никогда-никогда не зайду в областную картинную галерею и не увижу ни одну из работающих там дам, въевшихся мне в печенки. За исключением Марии Викентьевны, естественно.
Прогрев машину, Дорошин запер ворота, отвез Габи Елене, которая даже не вышла их встречать, отправила открывать дверь деда, и, чертыхаясь про себя, поехал на выезд из города в сторону Москвы. Как он очутился в центре города перед галереей, он и сам не знал. Не собирался он сюда заезжать, но все-таки заехал.
Мария Викентьевна была на месте, и Елена Золотарева, оказывается, была на работе, и встречать его дома не вышла только потому, что ее там не было, и понимание этого факта отчего-то обрадовало Дорошина, которому не могло быть никакого дела до того, встречает его Елена Золотарева или нет.
– Витенька, мальчик мой, здравствуйте, – обрадовалась ему Склонская, а мы вот по морозу такому на работу добрались, нужно вещи разложить, обжиться на новом месте, потом не до этого будет, первую выставку начнем готовить. А вам что дома не сидится?
– А я в Москву поехал, – мрачно сказал Дорошин, стараясь не смотреть на тоже старательно не замечающую его Елену. – Забежал попрощаться. И еще с Калюжным хочу пообщаться. Он здесь?
– Да, у себя. Вас проводить? Леночка, проводи Виктора Сергеевича к Андрею, – засуетилась Склонская.
– Он и сам прекрасно дойдет, – насмешливо ответила Елена. – Виктор Сергеевич прекрасно находит то, что ему нужно, так что разберется. Отсюда по коридору вторая дверь налево.
– Благодарю вас, вы очень любезны, – церемонно ответил Дорошин и даже ножкой шаркнул от преувеличенной вежливости.
Нет, определенно, Елена была занозой, настоящей колкой занозой, воткнутой в мягкие ткани и напоминающей о себе в самый неподходящий момент.
Калюжный оказался на месте. Обернувшись на звук открывающейся двери, он увидел Дорошина, вздрогнул, покраснел, затем побелел, а затем покрылся неровными некрасивыми пятнами, усеявшими лоб, щеки и худую шею, торчащую из широкого, растянутого ворота теплого шерстяного свитера. Люди, которым нечего скрывать, так не пугаются при виде безобидного полицейского.
– Здравствуйте, Андрей, – поздоровался Дорошин, размышляя о причинах подобного испуга и вспоминая давешний рассказ Ксюши. Она слышала, как Калюжный разговаривал с кем-то по телефону. Что он тогда говорил?.. «Не подводите меня, от этой сделки зависит вся моя будущая жизнь». Кажется, именно так рассказывала Ксюша. Что ж, почти у каждого сотрудника галереи есть своя частная жизнь и маленькие тайны в ней. Сейчас узнаем, какую тайну скрывает господин Калюжный.
– Здравствуйт-те, – парень заикался и вид у него был полуобморочный, того и гляди свалится.
– Что ж вы так волнуетесь? У вас неприятности? Удалось ли заключить сделку, от которой зависела вся ваша будущая жизнь?
– Чт-то? Какую сделку? А, сделку? А почему вас это интересует?
– Да меня с недавнего времени интересует все, что происходит в вашем богоугодном заведении, – задушевно признался Дорошин. – С того самого времени, как у вас тут начали обнаруживаться пропажи картин, да еще и человека убили. Точнее, уже двух человек.
– Я т-тут ни при чем.
– Все говорят, что они ни при чем. Но при этом абсолютно точно, что кто-то один врет. Почему бы и не вы, Андрей?
– Я не вру. – Голос сорвался на фальцет. – Мне нечего скрывать.
– Тогда снова вернусь к своему вопросу. Отчего вы так волнуетесь?
– А вы бы не волновались, если бы вас подозревали в убийстве?
– Не знаю, – честно признался Дорошин. – Со мной такого не случалось. Итак, о какой сделке вы говорили по телефону из своего старого рабочего кабинета. Тогда вы произнесли фразу, что от этой сделки зависит вашу будущая жизнь. Вы говорили о продаже украденных картин?
– Нет. – В голосе Калюжного послышалось отчаяние. – Я говорил о сделке по продаже квартиры. Я живу с родителями, но у меня есть квартира, доставшаяся мне в наследство от деда. Мне нужно было срочно ее продать, причем так, чтобы об этом не узнали родители. Именно поэтому я вел все разговоры с работы.
– А зачем вам понадобилось спешно и тайно продавать квартиру? У вас долги?
– Что? Нет. У меня нет никаких долгов. Откуда им взяться? Я хочу жениться. У меня есть невеста, с которой я встречаюсь уже год. Мои родители против наших отношений. Я не могу привести ее к ним в дом, и в дедову квартиру тоже не могу. Она старая, грязная, в ней ремонта сто лет не было. Моя невеста из района. Она продала дом в деревне, и если добавить эти деньги к полученным от продажи квартиры, то можно купить двушку в новостройке. Чистую, светлую, которая у мамы не будет вызывать воспоминаний о прошлом. Но дедова квартира плохо продавалась, наконец нашелся покупатель, и я звонил риелтору, чтобы объяснить, что это очень важно для меня. Вот и все, поверьте мне.
– Я проверю, – пообещал Дорошин. – И что, продали вы квартиру?
– Да. Продал. Буквально накануне Нового года мы подписали договор на приобретение новой. Ее сдадут в марте, и до этого времени мне нужно, чтобы мама ничего не узнала. Я ей скажу, но потом, когда мне будет куда переехать.
– Ясно. – Дорошин понимал, что парень, скорее всего, говорит правду. – Вы, как я погляжу, послушный сын. А главное, прямой и честный.
– Я просто не хочу ее расстраивать. – Вид у Калюжного стал совсем понурый. – Она была против оформлять дедову квартиру на меня. Говорила, что мне нельзя давать самостоятельность, потому что я могу что-нибудь учудить. Я не хотел обманывать, но у меня выхода не было. Я люблю Свету и хочу, наконец, жениться. Я же не виноват, что маме все мои невесты не нравятся! Сначала нужно было защитить диссертацию, теперь встать на ноги. А я больше не хочу ждать. Но я ничего не крал из галереи. И Грамазина я не убивал. И Ильдара тоже.
– И кто это сделал, вы по-прежнему не подозреваете?
– Я не знаю. Правда не знаю. Вы сказали, что кто-то рассказал вам про мой разговор с риелтором по телефону. Так вот я тоже слышал один разговор. Это был разговор Грамазина с кем-то, я не знаю с кем.
– Он говорил по телефону?
– Нет, это был кто-то из сотрудников галереи. Грамазин был рассержен, я слышал это по его тону. Борис Петрович казался очень спокойным человеком, никогда не повышал голоса, но если он бывал чем-то недоволен, то у него менялся тембр речи, в нем появлялся металл. В тот раз он разговаривал именно с этим металлом в голосе.
– И что именно вы услышали?
– Ничего особенного. Он сказал что-то типа «не смешите меня, я этого на работе не держу». Второй голос что-то бубнил, но я не разобрал, кто это. Подслушивать мне было неудобно, поэтому я просто прошел мимо двери в кабинет. Но чем больше я про это думаю, тем больше мне кажется, что именно тогдашний собеседник и убил Бориса Петровича. Он пытался что-то у него забрать, а Грамазин сказал, что «это» у него не на работе. И тогда этот человек пришел к нему домой.
