— Мне это тоже непонятно, — подтвердил Ивлиев. — И я бы добавил: не только опасные, но и безнравственные приказы, в которых совершенно не учитываются судьбы людей!
Коваленко и Мамыкин согласно кивнули. Им тоже были непонятны и смертельная опасность неких зловредных приказов, и безнравственность, и, особенно, игнорирование судеб сограждан, например, Павла Ковтунова! И это непонимание возвышало их как в собственных глазах, так, несомненно, и в глазах тех, кто стоял напротив и, наоборот — все прекрасно понимал и со всем бестрепетно соглашался! То есть одни всего не понимали, другие наоборот — понимали, но и те, и другие своим пониманием или его отсутствием одинаково гордились.
— А моим парням с этим как раз все ясно: получил приказ — и выполняй! — Молчун большим пальцем ткнул за спину, где откровенно глумливо скалилась его группа. — Они в толк другое не возьмут: как это можно у себя в мозгах ковыряться и что-то новое там находить?!
— Но согласитесь: копаться в собственной башке не так вредно, как вышибать мозги из чужих! — попытался заступиться за собственный интеллектуальный аппарат Сергей Дмитриевич.
В ответ раздался взрыв смеха.
— Скажи это тому парню, который выкопал из своих мозгов атомную бомбу! — веселился Юрий Борисович.
— Или иприт с фосгеном!
— Или гильотину!
— Или детектор лжи!
— Или сыворотку правды…
— Или противопехотные мины, которые детекторами не определяются, а отрывают ступню, чтобы одним раненым связать всю группу!
— Просто мы сделаны из разного теста! — сказал Ивлиев. — Вы по одному думаете, а мы по-другому… Недаром нас зовут яйцеголовыми, а вас…
Он вовремя замолчал.
— Нет, — Молчун снял шляпу, протер платком лысину, покачал круглой, как бильярдный шар, головой, и его парни повторили этот жест. — Все люди устроены одинаково. Все хотят одного и того же. Просто характер у каждого свой. А некоторых еще специально учат кой-чему! Как я мог не выполнить приказ, если бы даже точно знал, что эта маленькая сучка «5,56 мм» превратит в пыль все, что у меня внутри?! Ведь моя цель — выполнять приказы: быстро, точно и невзирая на риск! И этот ваш Ковтунов для меня просто объект эксперимента, не больше. Со всеми вытекающими.
Он надел шляпу обратно и подтянул шнурки.
— Как можно человека считать неодушевленным объектом? И на хрен я бы работал там, где отдают такие приказы? — скривил губы Ивлиев, но иронии не получилось, да и губы, он сам почувствовал, — сложились некрасиво, совсем не так, как у побеждающего всех киногероя.
— А за тем хреном, мой яйцеголовый дружочек, что в той же кассе вместе с гадкими приказами выдают докторские дипломы, Государственные премии, погоны с большими звездами, толстые пачки денег, квартиры, уютные дворики со стриженой травой, мощёнными камнем тропинками, и нами, которые надежно защитят и те яйца, которые у вас сверху, и те, что снизу! Ничего, отведаете сами, войдете во вкус — и будете так же думать!
Ученые стояли, осмысливая: то ли это грубое оскорбление, то ли просто не очень изящная солдатская шутка.
Молчун склонил их ко второй мысли: подмигнул Ивлиеву, пожал каждому ученому руку, улыбнулся.
— Мы еще поговорим на эту тему, думаю даже — не один раз! А пока слушайте приказ: завтра в восемь завтрак, а в девять тридцать сбор в зимнем саду! Вопросы? Вопросов нет! Разойдись!
А потом обратился к своим:
— А вы, головорезы, на вечернюю пробежку за мной — «Арш!»
И первым помчался по ровной, широкой и идеально чистой дорожке. За ним бросились Юрий Борисович с Борисом Юрьевичем и Фома. Бежали они бесшумно, но кучно и быстро. Ученые смотрели вслед, ожидая, как экстравагантный Молчун с болтающейся на мускулистой спине шляпой вместе с сопровождающей его троицей, под возникший цокот копыт, оторвутся от земли и вместе со снопами искр от неведомого таблице Менделеева металла подков, превращающихся в молнии уже на уровне грозовых туч, исчезнут, растворяясь в надвигающейся грозе…
Это была бы хорошая концовка, но она уже написана, а дважды писать одно и то же — самый верный способ попасть в пыточную инквизиции, а затем и на костер!
Ни шпаг, ни рыцарских доспехов, ни вороных коней, мчащихся по зыбкому воздуху так же уверенно, как по земной тверди, в реальной жизни, конечно, не появилось, что и подтвердила простая, здоровая психика убирающей со стола Ольги, которая вообще не заметила ничего необычного: побежали бойцы и побежали — такой у них режим! И откуда вдруг у них появятся перья на шляпах, латы или шпаги? Маленький автомат она пару раз у Григория Степановича заметила, но шпаги-то уже давным-давно в музеях пылятся!
И помогающие добросовестной и рассудительной Ольге девушки твердо стояли на земле, прикалывая каблучками к ней всякие глупые фантазии. Все они видели только будничную реальность: Молчун с группой охраны никуда не взлетел да и взлететь не мог, ибо он человек, а не птица! Парни лишь буднично совершили вечернюю пробежку, а потом, «согласно расписания», вовремя легли спать, выспались без сновидений и вовремя встали, чего нельзя было сказать о команде молодых и перспективных ученых, которым мерещились мистические сны из классики, да вдобавок всякие ужасы, никогда не виданные, а только представляемые и оттого еще более пугающие…
И выглядели они утром, как не отступая от прямой, словно удар штыка, правды опытного солдата Молчуна: будто яйцеголовые после рукопашной — кругом одни битые яйца… То есть, по мнению Молчуна, нарушение режима и разные думки-задумки на пользу ученому люду явно не пошли!
* * *
Ровно в девять тридцать, после сытного и вкусного завтрака, Молчун усадил научную группу в микроавтобус «мерседес» — на вид тот же самый и с похожей потёртостью на левом углу переднего бампера, но с другими номерами — и в сопровождении двух машин охраны они выехали из посёлка.
— Зовут меня, если отбросить привлекающую ненужное внимание экзотику, Григорий Степанович. Я назначен непосредственным руководителем проекта по безопасности и технико-организационным вопросам, — объявил Молчун, располагаясь на переднем сидении возле водителя. — Эти вопросы часто переплетаются, о чем неподготовленные люди даже не подозревают. По всем вопросам ко мне. А я уже при необходимости выйду на нашего Куратора — товарища Мельника Семена Игоревича. Сейчас на месте осмотритесь, определитесь, чего не хватает — и подробный список — рукописный и в единственном экземпляре, положите вот в эту папку под названием «Амальгама». Запомните?
— Запомнить-то запомним, но почему «Амальгама», можно полюбопытствовать?
Ивлиев сначала решил, что Григорий Степанович не станет отвечать: слишком долгим было молчание, оправдывающее прозвище, — но ответ всё-таки последовал.
— А почему нет? Слово запоминающееся.
— Действительно, — согласился Коваленко. — И моя первая научная работа была связана с амальгированием железистых руд.
