Коваленко умело вставил по периметру двери, которая теперь громко называлась «ложемент», раздвоенные штыри-держатели и надел на них трубки, состав которых образовывал только один из многочисленных секретов лаборатории. Четыре трубки шли вдоль тела, семь — поперек. Теперь безымянный бородач напоминал елку, опутанную проводами ещё не зажженной гирлянды. Правда, сравнение было весьма и весьма приблизительным: если полупрозрачные трубки диаметром 8 миллиметров, больше напоминающие систему для внутривенного вливания, ещё могли хоть как-то сойти за гирлянду, то убитый бомж и елка были, конечно, категориями не только отдаленно не похожими, но и совершенно несовместимыми в любом смысле — как при физическом, так и при смысловом сопоставлении.
— Как выловленная рыба! — вырвалось у коренастого блондина из второй машины. — Хотя нет, вру! Мы однажды оглушенного диверсанта вытянули — крейсер наш на рейде хотел подорвать. Вот тот точно так выглядел, только без головы, да еще в акваланге…
— Увидел он у моря Галилейского братьев: Симона и Андрея, закидывающих сети в море, ибо они были рыболовы, и говорит им: идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков! — значительным и торжественным голосом продекламировал «Танкист». — Кстати, это как раз такой случай!
— Вы знаете Евангелие?! — изумился Ивлиев.
— Ну, не то чтобы знаю, — «Танкист» немного смутился, хотя Сергей мог поклясться, что такое чувство ему совершенно несвойственно. — Просто меня же не только стрелять да взрывать учили!
— Конечно, шеф! — прыснул Юрий Борисович. — Ещё и…
Но под взглядом командира шутить на грани выдачи государственных секретов передумал и оборвал фразу. А несвойственная каменному лицу улыбка то ли растворилась сама собой, то ли затерялась среди многочисленных трещин и шрамов…
— Работаем! — скомандовал Ивлиев, садясь за компьютер. — Питание!
Коваленко включил рубильник. Отдаленный гул стал нарастать, будто клубящиеся где-то там комары превратились вначале в пчёл, потом в ссорящихся обезьян, и наконец, в разъярённого тигра. Гибкие трубки волновода начали наполняться чем-то типа белесой жидкости, напоминающей много раз разбавленное молоко.
— Что это? — спросил «Танкист», который вместе со своими соратниками внимательно наблюдал за происходящим, а блондин с напарником тщательно фиксировали каждый шаг похожим на фотоаппарат прибором.
— Энергия! — сквозь зубы ответил Ивлиев. Сейчас он не мог отвлекаться.
Разбавленное молоко постепенно густело, приобретало разные оттенки, цвета, и пульсировало с большей или меньшей скоростью. В районе головы и сердца оно стало розоветь, низ грудной клетки и живот приобрели в трубках желтоватый оттенок, ноги и руки оставались густо-белыми.
— Минута сорок две, — произнёс Коваленко. — Отмечен нитевидный пульс.
Ивлиев осторожно повернул верньер. Краски стали ярче и пульсация интенсивней. Красные, розовые, желтые цвета волноводов и отбрасываемые ими цветные линии преобразили лежащее под ними тело. Сейчас, в разноцветной сетке, в причудливой игре бликов, это был никакой не бомж, а отчаянный доброволец в диковинном скафандре, участвующий в опасном научном эксперименте и готовый лететь в космос или в подземной лодке уходить к центру Земли!
Через некоторое время испытуемый пошевелил рукой.
— Две тридцать семь, — произнёс Коваленко. — Первое визуальное проявление витализации, правая рука.
— Очень быстро! — пробормотал Ивлиев.
Клетка наливалась красками, ячейки заполнялись ярким холодным пламенем. Сейчас сетку не могла бы разорвать никакая сила, даже гусеницы танка, которыми «Танкист» раздавил когда-то неведомый и далекий Постоло.
— Три пятьдесят… шесть восемнадцать, — бесстрастно фиксировал Коваленко.
Нагота постепенно исчезала. Исчезали, таяли и ячейки клетки, в которую было помещено тело.
— Четыре ноль восемь… шесть двадцать шесть…
Тело обволакивали нити. Они сплетались в ткань и набирали цвет, мужчина на глазах обрастал одеждой. Причём, не той, в которой его принесли и которая лежала на полу: вместо старого видавшего виды пиджака на нем вдруг оказалась приличная кожаная куртка!
— Восемь тридцать две, витализация успешно завершена, — объявил Коваленко и, не удержавшись, добавил вполголоса:
— Что-то очень быстро с учетом массы тела… Это же не кошка!
Он замолчал. Происходящее в лаборатории напоминало застывшую живую картину в финале авангардистского спектакля с неоднозначным концом: три ошарашенных научных сотрудника в белых халатах и пятеро невозмутимых парней из «команды безопасности» стояли вокруг раскинувшегося на самолетной двери человека, который только что был мертв, а теперь, похоже, переходил в другое состояние… Окутавшие его ячейки обесцветились и уже не напоминали суперсовременного скафандра, зовущего в героические приключения… И тишина!
— Чем вы меня тут завесили?! — Бородач смахнул окружающие его трубки, сел, свесил босые, не первой свежести ноги, и нетрезво просипел:
— Блин, какого хрена они на меня набросились? Я им ничего не сделал, а до денег вообще не дотрагивался. Это Баян как всегда «пикой» размахивал — его бы и вязали!
— Историческая фраза первой витализированной личности вышла довольно корявой, — тихонько прокомментировал Дроздов. — Придется выправлять для отчетности…
— Не, ну у нас же свои счёты, нахрена влезать?! — обратился к нему сидящий на столе бородач. — Вот куда ты лез и зачем?
Дроздов никуда не влезал, а потому не нашёлся, что ответить и стоял молча, на всякий случай крепко сдвинув ноги, как футболист перед ударом пенальти.
— О, курточка моя! — обрадовался только что возвращённый с того света мужчина. — Откуда? Я ж ее месяц назад Гаечнику проиграл! А он в Сочи умотал! Вернулся, что ли? Вы его тоже сюда притащили? — он огляделся, заметил ворох одежды на полу. — Вон же и пиджак, что он мне дал! Не, в натуре, где Гаечник?
— Ну-ка, расстегни куртец, — скомандовал ему блондин.
— Это зачем ещё? — бородач насторожился. — Я же тебе втираю: моя одежка…
— Расстегни, говорю! — блондин добавил металла в голосе.
Бомж пробурчал что-то себе под нос, но куртку расстегнул.
— На. Всё?
— Шире, — сказал «Танкист».
Бомж послушно обнажил грудь.
На месте смертельной раны белел старый, давным-давно зарубцевавшийся шрам. Блондин сфотографировал шрам, подумал немного и, присев возле недоумённо отпрянувшего мужика, сделал «селфи». Вернувшись на место, поглядел в экран аппарата, улыбнулся: «Клёвый кадр. Исторический».
— Толку? — «Танкист» пожал плечами. — Всё равно ведь никому не покажешь. Будет лежать в сейфе под тремя грифами…
Витализированный тем временем начал осваиваться.
— Мужики, — обратился он сразу ко всем собравшимся. — Налейте, а? Поправиться бы мне…
