Лукин и Фомич валялись под копытами своих коней. Растерявшись от непривычной легкости, кони шарахались из стороны в сторону и косились на замерших неподвижно хозяев — ждали, когда те подымутся и запрыгнут обратно в сёдла, чтобы можно было, наконец, умчаться из-под обстрела.
— Тра-та-та-та-та! — длинная пулеметная очередь почему-то не достала комэска — пули прошли высоко над головой. На близком расстоянии так промахнуться невозможно!
Стреляя по кустам, он пришпорил коня.
— Давай, дружище, давай!
Чалый понял. Двумя мощными толчками растолкав осиротевших коней, он рванул вперед. На миг показалось: уйдёт, удача всегда на его стороне — и уйдёт! Но тут раздался свист, комэск почувствовал, как грудь обхватила петля аркана, затянулась, прижимая локти к туловищу, распрямила, сильный рывок выбросил его из седла, словно тряпичную куклу.
«Живым берут», — успел подумать Семенов перед тем, как грохнуться оземь…
* * *
Сознание возвращалось медленно — левая сторона тела болела, руки крепко связаны за спиной. Семенов лежал на жесткой высохшей траве обочины. Несколько пар запылённых сапог окружали его. Голова гудела, в глазах плыло. Совсем рядом хлопнул выстрел, потом второй, третий. Недовольно заржал Чалый, видно, вырываясь из схватившей узду чужой руки.
— Но-но, не баловать! — прикрикнул грубый голос.
— Всех приберите, пока не разбежались, — приказал кто-то, стоявший чуть в стороне.
Собравшись с силами, Cеменов поднял голову, огляделся сквозь расступающийся туман.
Над ним стояли белоказаки с винтовками наизготовку, один держал на плече ручной пулемет Шоша. Невысокий, узкоглазый крепыш с погонами вахмистра и в папахе, неторопливо и аккуратно, без единой эмоции на широкоскулом лице, сматывал аркан.
— Калмык? — спросил комэск. — Или башкир?
— Я-то человек, — процедил крепыш, не скрывая враждебности, будто не он только что заарканил и свалил Семенова на землю, а тот его. — А вот ты кто будешь? Не человек, это точно. Живодер или палач!
— Это товарищ Семенов, командир «Беспощадного», — раздался резкий, напористый голос над головой.
Кольцо белых разомкнулось, в него, заправляя дымящийся наган в кобуру, вошел гибкий широкоплечий сотник с обветренным лицом и щегольскими усиками-стрелочками. Он явно был здесь старшим.
— Молодец, Муртазали, хорошо сработал, — бросил сотник крепышу с арканом. И наклонился к комэску:
— Живой, товарищ Иван? Вот и славно. Добро пожаловать!
Вдыхая взбаламученную дорожную пыль, комэск всматривался в огрубевшее лицо, пытаясь разглядеть в этом кирпичном полевом загаре, в этих ухоженных усиках, главное: кто перед ним, чего он хочет, как с ним себя держать, и можно ли получить шанс для побега.
— А кто ты такой? — хмуро поинтересовался Семенов. — И с каких пор мы товарищи?
Сотник усмехнулся.
— Не товарищ я тебе, это верно. Я командир взвода пластунов армии генерала Шкуро. Совой кличут. Слыхал небось?
Семенов слышал про этого отчаянного головореза. И его дерзкий дневной рейд по красным тылам подтверждал громкую репутацию.
— И что, Сова, ты меня в гости, что ли, приглашаешь?
— Да вроде того, — согласился белый офицер. — Твой эскадрон у нас как чирей в заднице. Погутарить надо. Позвал бы по-хорошему, так ты не пришёл бы. Вот…
Сотник сделал неопределённый жест рукой, указывая то ли на окрестности, то ли на раскинутые трупы ближайших товарищей комэска.
— Пришлось немного пострелять… — и уже обращаясь к своим, добавил. — Затащите этих в кусты, чтобы с дороги не видно!
По знаку сотника кто-то подхватил Семенова под локти, поставил на ноги.
Туман стремительно рассеивался. Невесёлая догадка, чем явственней, тем тяжелей, созревала в голове Семенова: это не случайная засада, цель ее — не захват «языка», это целенаправленная охота именно на него. И, значит, стоит за этим предательство… Кто-то знал о его поездке в штаб и проболтался или умышленно выдал…
А Сова, с довольным видом рассматривающий свою ценную добычу, скорей всего, этим и воспользовался. Больше и некому — другим командирам белых вряд ли хватило бы запала на такую операцию.
— Пришлось, стало быть, иуду среди моих подыскать, — комэск решил проверить своё предположение и заодно поддеть противника, слишком уж довольный у него вид. — Оно и ясно, в общем. Иначе-то никак. В открытую вам комэск Семенов не по зубам…
— Ну-ну, — сотник деланно рассмеялся. — Давай-ка, товарищ Семенов, без красивых речей обойдёмся, не на партийном собрании небось!
Сова огляделся, будто хотел запомнить получше место пленения красного комэска, кивнул.
— Поедем, пожалуй.
Муртазали завязал Семенову глаза куском ткани, пропахшей ружейной смазкой, да так, что голову словно обручем стянуло.
— Ослабь, ты мне глаза выдавишь…
— Обойдешься!
Две пары рук подняли комэска, умело усадили на крупного гнедого, впереди седла. Кто-то проверил узел верёвки, стягивающей запястья и, единым махом оторвавшись от земли, уселся позади.
— Не привык, небось, без седла? — послышался над ухом насмешливый голос калмыка или башкира. Обхватив Семенова, он взял поводья. — Моя бы воля — вообще тебя через круп перебросил, как тюк с навозом!
— Рысью, а-арш! — скомандовал сотник.
И они поскакали в сторону линии фронта.
— Чем же я тебе так насолил? — спросил Семенов. — Ты же на богатея не похож. А мы за бедняков воюем…
— Я и был бедняком. Наломался у барина — от зари до зари, любого труда не чурался. Постепенно завел лошадь, коровенку, козу, стала семья концы с концами сводить: кушать досыта, детишкам конфеты да баранки к праздникам покупать, из лохмотьев в нормальную одежу переоделись… Думал, из нищеты выбрались, а когда новая власть пришла — еще лучше заживем! Только вы, сволочи, меня в кулаки-мироеды записали. По-вашему: кто сыт — тот уже не бедняк, а богач! А значит — надо его кулачить. Вот и отняли все подчистую! А когда детишки помирать от голода начали, тогда порядок! Вы же нищету любите. У кого что-то есть — отобрать, пусть ни у кого ничего не будет! Только у меня другой порядок — рубить и вешать вашего брата безо всякой пощады!
Жилистый кулак больно врезался Семенову в ухо. Голова мотнулась и в ней будто колокола забили набат.
— Это не власть, это перегибы на местах, — с трудом вымолвил он. — Я бы тебе козу оставил. Да и лошадь, пожалуй…
— Спасибо, краснопузый! — еще один удар сотряс воспаленный мозг. — Я нашего есаула попрошу, чтоб тебя мне отдал. Буду спину ножом полосовать и посыпать солью за твою доброту!
Семенов замолчал. И тут же нахлынули невеселые думы. Кто же предал? Немногие знали про эту поездку. Четверо, что лежат убитыми в кустах, вряд ли бы сами вызвали свою смерть… Буцанов? Да нет, это исключено! Кто же тогда? Да хрен с ним! Кто бы ни предал и что бы ни получил взамен — выбор этого человека делает его настолько ничтожным, что тратить на него драгоценные минуты жизни, которых оставалось теперь, похоже, немного, было бы непозволительным расточительством.
