– Ну, вот прикажут, тогда и будем посмотреть, а пока – нет, – выпалил я и через секунду опять добавил: – Извините.
– Ладно, к этому разговору мы еще вернемся.
Я кивнул.
– Как скажете.
Капитан долго не засиделся. Практически как получил ответ, так и начал собираться. Я лежал и думал, надо ли мне это? Ведь там, на учебе, или непосредственно перед ней, меня же начнут крутить, что помню, что знаю. Будут следить за каждым словом и движением, а я себя знаю, «отмочу» что-нибудь, потом расхлебывай. Нет, однозначно не хочу.
Через две недели, так больше и не спросив моего мнения, меня поставили перед фактом. Просто принесли предписание явиться в особый отдел, за документами и направлением на учебу в памятный мне по ранению Куйбышев. Почему туда? А фиг его знает, но в предписании ясно сказано. С рукой почти все в порядке. Почти выражается в неработоспособном мизинце, почему именно его заклинило, никто не знал. Док вообще пугал, что рука может не восстановиться, однако все работает, кроме злосчастного мизинца. Палец застыл в полусогнутом состоянии, и ни туда, и ни сюда. Иголкой кололи, боли тоже не чувствую. Плюнул, ладно хоть мизинец и на левой руке.
Через три дня я, с тощим сидором за плечами, сходил на вокзале будущей и прошлой Самары. Меня никто не встречал, самому предстоит найти адрес, мне тут особист его записал. Школа НКВД представляла собой… да школу и представляла, только не большую, не как в будущем. Здание в два этажа, П-образной формы, со спортзалом и столовой, в разных концах. На входе у меня потребовали документы, предъявил «писульку», что дали с собой в госпитале, ну и предписание от особиста. Направили в кабинет на втором этаже. Там какой-то усатый, с майорскими звездами на погонах, мужик, молча прочитал мои документы и послал меня. В прямом смысле.
– Чего они там, сдурели, что ли? – злобно и недовольно произнес он. – У меня занятия идут уже два месяца, кто тебя будет подтягивать?
– Я не знаю, товарищ майор, – пожал я плечами.
– Нет, я не могу принять. Наверстать уже не успеешь. Много пропустил.
– … – Я лишь молча стоял, обдумывая, куда теперь.
– Вот что. У тебя ведь отпуск должен быть, по ранению?
– Да не нужен он мне, все и так прошло уже.
– Мне виднее. Оформим тебе документ, съезди, отдохни недельку на родине, а потом возвращайся в часть.
– Тут вот какое дело, товарищ майор… – замялся я.
– Что?
– Я не помню, где у меня дом…
– Да, я читал в документах, что у тебя проблемы с памятью, ладно, в архив запрос сделаю, завтра зайди, получишь ответ.
– Товарищ майор, а нельзя мне просто документы на проезд выдать, я бы сегодня же в часть уехал, не надо мне отпуска.
– Зря отказываешься, когда еще возможность будет.
– Если можно, я бы увольнительную на пару дней хотел и проездные до Сталинграда.
– Зачем тебе туда, тут вон написано, ты там воевал? Что, соскучился уже?
– Да, друзей помянуть, просто посмотреть хочется, как город восстанавливают.
– Договорились, а жив будешь, через четыре месяца тебя жду. Вот, – майор протянул мне листок бумаги, – отдашь в особый отдел своей дивизии. Если сочтут нужным, то на новый набор, через четыре месяца, отправят вновь. Документы на проезд получишь в канцелярии, вот, – он протянул мне еще одну бумагу, – отдай там и все получишь. Как понял?
– Все понял, товарищ майор, разрешите идти? – встав по стойке смирно, отчеканил я.
– Иди, сержант, иди, выздоравливай. Береги себя, ну и врагов бей, как положено!
– Есть, – я развернулся и направился к двери.
– Сержант, а это не ты больше ста немецких солдат и офицеров в Сталинграде положил? – вдруг донеслось до меня.
– Говорят, что я.
– Как это, а сам, стало быть, и не знаешь? – удивился майор.
– Да всякое бывало, чего их запоминать, товарищ майор, их убивать нужно, а не помнить.
– Это точно, прощай.
Вот блин, правда, говорят, как год начнется, так и пройдет. Встретил Новый год в госпитале, вот и болтаюсь, как дерьмо в проруби, уже столько времени. Ребята у меня там воюют, а я тут прохлаждаюсь. Надо ехать скорее, хотя в Сталинград все же заеду. Я немного лукавил, конечно, не просто так я в город хочу попасть. Там нычка у меня есть, а город восстанавливают, могут тайничок найти или просто в землю закатают. В одном из почти неповрежденных домов сделал. Оружие там, боеприпасы, золото, деньги, на удивление, как наши, так и немецкие. Нет, а что, я должен был все до копеечки сдавать? А кому, крохобору старшине, у которого зимой снега не выпросишь? Нет уж, все себе оставлю, только вот как тащить? Может, новый схрон оборудовать, а то у меня даже пулемет есть, немецкий, трофейный. Поймают меня с таким арсеналом, и поеду опять к особистам, только уже не на учебу, а как наглядное пособие, для будущих оперов.
В город я прибыл поздним вечером и начал искать жилье, переночевать нужно, да и выспаться. В поезде всю дорогу новобранцы шумели, так и не смог заснуть. В центре ловить нечего, там сейчас еще завалы расчищают, а вот в старых, частных домах люди живут, вернулись, точнее, кто уходил. Эти места были довольно быстро захвачены врагом и удерживались, будучи тылом. За счет окружения сильных боев с применением крупной артиллерии на окраинах не было, поэтому и дома сохранились. Постучав в одно из окон, пошел к крыльцу. Через минуту дверь приоткрылась и в проеме возникло лицо.
– Кто таков? – спросил человек, по виду дед лет ста.
– Служивый я, с госпиталя еду, переночевать не пустите? – спросил я, представившись.
– Чего ж не пустить-то? Ты ж не немец, заходи. Только вот накормить почти нечем, картошки осталось чуток, вчера варили с бабкой, да хлеба краюха осталась. Завтра только привезут, обещали.
– Так мне и не надо, это еще я вас угощу, – улыбнулся я. У меня с собой хороший паек был, в Куйбышеве майор начальник школы НКВД распорядился, чтобы дорогой не голодал.
– Ну, так ты, значит, вообще желанный гость в доме будешь! – воскликнул дед, а глаза так и сверкнули. Дед, какой он на фиг дед, мужик лет под шестьдесят, не больше. Когда дверь распахнулась во всю ширь, я увидел хозяина целиком. Да он без ноги, оказывается, вот и выглядит так старо, наверное, хлебнул сполна.
Раздевшись в сенях, я прошел в единственную комнатку. Тут уже меня встретила и хозяйка, женщина лет пятидесяти – пятидесяти пяти.
– Здравия желаю, хозяева, сержант Иванов, родные Сашей назвали.
– Ну, тезка, значит, я Александр Васильевич, это, – дед указал на женщину, – жена моя, Настасья Андреевна. Востриковы мы.
– Вот у меня тут с собой еды немного, угощайтесь, – предложил я, развязывая сидор.
Хозяева даже не встали со своих мест. Стесняются, что ли? Начал выкладывать продукты на стол, а у людей глаза расширялись от увиденного. Да, поголодали люди, если от взгляда на две буханки хлеба у них разве что слюни не текут. Опять захотелось выругаться да козла Адольфа вспомнить.
