Хозяева подготовили пикник за домом, на лугу, освещенном двумя солнцами, и пригласили туда нас и наших друзей. Наш японский друг выбрал закуску на свой вкус: суси с еще живыми, шевелящимися креветками. Друг-француз предпочел багет, а еще лучше был бы круассан; у этой булки оригинальная история, которой он хотел поделиться со всеми. Когда Австрия праздновала победу над посягавшими на нее войсками Османской империи, кондитеры придумали булочки в форме полумесяца, национального символа турок, чтобы уничтожать их за столом так же, как это было сделано с войсками на поле боя. Вскоре круассаны появились и во Франции, а к 1920-м годам со многими другими атрибутами французского быта попали в США. Друг из Амазонии решил начать с горячего – пойманных во время брачного сезона королев и королей муравьев-листорезов, похожих вкусом на ореховое масло, а также запеченной черепахи и пираний со сладким мясом. Друг-немец настоял на том, чтобы в меню включили клецки по-швабски и ржаной хлеб из муки грубого помола – пумперникель, название которого происходит от слов «pumpern» – «пускать ветры» и «Nickel» – одного из немецких прозвищ нечистой силы. Друг из филиппинского племени тасадай пожелал натак – крахмалистую лапшу из сердцевины пальмы-кариоты. Кузен-англичанин попросил маленькую порцию вареного говяжьего языка, очень старого голубого сыра и на десерт трайфл – торт из заварного крема со взбитыми сливками, мелко нарезанным миндалем, вареньем, а также обильно пропитанные хересом маленькие бисквитные пирожные-пальчики.
В завершение пикника друг-турок предложил выпить кофе по-турецки – из зерен, раздробленных в ступке, а не молотых. Желая помочь хозяевам, он и приготовил его сам – насыпал кофе в кофейник, налил туда кипятку через серебряное ситечко, немного подержал на огне, налил (опять же через ситечко) в чашки и преподнес всем гостям такой чистый напиток, какого никто из нас прежде не пробовал. Он же рассказал легенду о том, как кофе открыл в IX веке никому не известный пастух, заметивший, что козы слишком уж сильно возбуждаются, если едят ягоды с определенных кустов. Четыреста лет после этого люди только жевали семена кофейного дерева.
Сырой кофе варить бесполезно: ничего особенного не получится. Но в XIII веке кому-то пришло в голову поджарить зерна, которые выделяли пикантное масло и испускали горьковатый, отдаленно напоминающий запах мха аромат, который так хорошо нам знаком. Друг-индиец обнес всех аккуратными кубиками сахара и напомнил о первом зарегистрированном упоминании сахара в Атхарваведе, священном индуистском тексте, записанном за 800 лет до н. э., где упоминается царская корона из сверкающих кристаллов сахара. Потом он пустил по кругу блюдце с семенами кориандра; каждый из нас взял по нескольку зерен, кинул на язык, пожевал – и во рту разлилась свежесть. Замечательный пикник! Мы поблагодарили хозяев за изумительный прием и пригласили их на обед к себе, не забыв поинтересоваться: «А что едят джуджубариане?»
О каннибализме и священных коровах
Даже если похлебку под названием «баланда», которой кормили в русском ГУЛАГе, варили (как утверждал Солженицын в книге «Один день Ивана Денисовича») в основном из травы, люди не склонны питаться древесиной, или листьями, или травой: целлюлоза у нас просто не переваривается. Мы также не можем обойтись ни экскрементами (хотя для некоторых животных это лучшее лакомство), ни мелом, ни нефтью. С другой стороны, культурные табу заставляют нас отказываться от многих видов вкусной и здоровой пищи. Евреи не едят свинину, индусы не едят говядину, а подавляющее большинство американцев ни за что не станут есть собачатину, крысятину, конину, кузнечиков, личинки и многие другие виды пищи, ценимые жителями различных других частей света. Антрополог Клод Леви-Стросс установил, что у племен с примитивной культурой пищевые продукты делятся на «хорошие для еды» и «хорошие для размышлений». Необходимость – мать изобретательности и отец многих управляющих кодов. Взять хотя бы «священную корову» – это понятие настолько потрясающее, что прочно вошло в словарь в значении чего-то воистину священного. В Индии живут 700 миллионов человек, которым хронически не хватает пищевого белка, и все же рядом с голодающими людьми преспокойно гуляют около 200 миллионов обожествляемых коров. Коровы играют важную роль в индуизме. Марвин Харрис в книге «Священная корова и нечистая свинья» (The Sacred Cow and the Abominable Pig) отметил:
Защита коров и поклонение коровам символизируют также защиту человеческого материнства и преклонение перед ним. У меня есть коллекция индийских иллюстрированных календарей, где изображены украшенные драгоценностями коровы, каждая с раздутым выменем и прекрасным лицом человеческой мадонны. Индусы, поклоняющиеся коровам, говорят: «Корова – наша мать. Она дает нам молоко и масло. Ее телята мужского пола пашут землю и даруют нам пищу».
Критикам, считающим неразумной традицию продолжать кормить коров, которые по старости уже не могут ни давать молока, ни рожать телят, индусы отвечают: «Вы согласились бы отправить на бойню свою престарелую мать?»
В Индии священны не только коровы, но даже пыль из-под их копыт. По традиции, корова отождествляется с кастой брахманов и ассоциируется со многими богами из индуистского пантеона. Для столь сурового самоограничения целой многочисленной нации можно придумать много причин – и одна из них будет состоять в том, что на перенаселенном полуострове Индостан просто невозможно развивать животноводство. Эта отрасль чрезвычайно неэффективна. Когда люди едят мясо скота, выкормленного зерном, «девять из каждых десяти калорий и четыре из каждых пяти граммов белка теряются впустую». Животные эффективно используют значительно большую часть своей пищи. Поэтому вегетарианство могло развиваться как лечебная методика и получить ритуальное подкрепление через религию. «Я уверен, что развитие буддизма было связано со страданиями населения и истощением природы, – писал Харрис, – потому что в Индии одновременно возникло несколько религий, отрицающих убийство». Среди них джайнизм, священнослужители которого не только ухаживают за бездомными кошками и собаками, но отводят в своих обителях отдельные помещения даже для насекомых. Когда священник этой религии шествует по улице, прикрыв лицо маской из тонкой марли, чтобы случайно не вдохнуть мошку, впереди идет слуга с мягкой метелочкой и сметает с дороги букашек и муравьев, норовящих подвернуться под ногу священнику.
Существует еще один запрет, преодоление которого мы считаем совсем немыслимым делом. «Что тебя гложет?» – спрашивает человек своего расстроенного знакомого. Даже если он подозревает, что друга только что хамски выгнал с работы безмозглый тиран-начальник, ему все равно не придет в голову спросить: «Кто тебя гложет?» Идея каннибализма настолько далека от нашей обыденной жизни, что мы свободно можем использовать слово «съесть» как эвфемизм сексуального характера – ведь никто не подумает, что речь идет на самом деле о том, чтобы употребить партнера в качестве пищи. Но всеядные способны есть очень многое, в том числе себе подобных
[49], а человеческая плоть очень богата белками. Во всех концах мира примитивные народности легко находят оправдания для каннибализма; здесь всегда имеется ритуальная составляющая, но зачастую таким образом добывается основная часть белков, которых не хватает в обычном рационе племени. Для многих каннибализм сопровождает охоту за головами – головы убитых врагов демонстрируют для повышения престижа в обществе и призывания магических сил, – а тела съедают, чтобы не пропадали зря. В железном веке британские кельты массово употребляли в пищу человеческое мясо. В некоторых племенах американских индейцев пленных долго мучили, а потом съедали, а от описания подробностей этих ритуалов (оставленных христианскими миссионерами, которым довелось наблюдать за ними) волосы встают дыбом. В 1487 году ацтеки во время четырехсуточного торжества принесли в жертву около 80 тысяч врагов, большую часть мяса убитых съели страдавшие от недостатка белка победители, а остатки бросили собакам. Мудрый исследователь верований и традиций многих народов Джозеф Кэмпбелл в книге «Сила мифа» (The Power of Myth) рассказал о практикуемом на Новой Гвинее каннибальском обряде, в котором «обыгрывается основополагающий миф о смерти, возрождении и каннибальском поедании». Племя выходит на священное поле, там участники обряда четыре-пять дней поют, бьют в барабаны и, нарушая все обыденные правила, устраивают сексуальные оргии. На этом «поле зрелости» отроки впервые посвящаются в сексуальную практику.
