* * *
Я не хотела вспоминать о плохом, поскольку и так чувствовала себя крайне неспокойно, хотя причин для этого не наблюдалось. Наоборот, дела шли очень и очень прилично, а Instagram пополнился новой порцией удачных фоток, способных привлечь самых взыскательных клиентов. Но каждый час, каждую минуту, каждую секунду я ожидала чего-то страшного, словно совершила какую-то ошибку и напрочь забыла о ней — например, взяла кредит и не заплатила вовремя или не выключила утюг, убегая утром из дома. Испортившаяся погода усиливала тревогу. Я пыталась понять, что со мной происходит, но не могла. Неужели проблемы с Васей — сейчас уже счастливо разрешившиеся — обострили мой хронический невроз? Я не знала, а времени вырваться к психологу не было.
Через четыре дня после начала непогоды позвонил Стасик и сообщил, что меня хочет видеть один человек, назову его Прохор Пахомыч. Показы у модельера уже близились к завершению, и я решила принять приглашение. Пахомыча я знала давно, и по сравнению с большинством моих клиентов это был золотой дядька — и в смысле щедрости, и в смысле интимных требований.
Пахомыч, как всегда, пригласил меня на свою дачу в Новой Москве и прислал за мной водителя на «Понтиаке». Обожаю эту машинку, похожую на помесь чемодана с бронетранспортером — у нее уютный кожаный салон и хорошо подобранный бар; водитель-ас неразговорчив и любит хорошую музыку. Дача Пахомыча — тоже очень приятное место; дизайн интерьеров старомодный, но без старья и без уклона в «бохаство», всей этой цыганской роскоши позолоты, которую я терпеть не могу. Просто невероятно уютный дом: неяркие тона, приглушенное освещение, удобной мебели ровно столько, сколько нужно, — в общем, самое то для релакса. Пронимает даже шлюху во время исполнения ею служебных обязанностей.
Сам Пахомыч, хоть и перевалил за седьмой десяток, выглядел бодрячком и поддерживал хорошую форму. Он уверял, что его сердце работает как часы; а все остальное, в общем-то, зависит как раз от сердца. Пахомыч медленно заводился, но в силу того, что он уделял должное внимание гигиене, это было почти не противно.
В тот вечер Пахомыч расположился в кабинете. Выбор места встречи заранее извещал меня о настроении клиента. Если он ждал меня в спальне — значит, хотел расслабиться; в гостиной — собирался отпраздновать успех. Свидание в сауне подразумевало быстрый и грубый секс. Встреча в кабинете означала, что у Пахомыча проблемы и сбрасывать напряжение он намерен долго и упорно.
— Проходи, — Пахомыч сидел в кресле во главе длинного стола для переговоров, на котором был сервирован полдник: коньяк, кофейник, выпечка и конфеты. Стояла также хрустальная пепельница с дымящейся в ней гаванской сигарой, которую хозяин время от времени потягивал. — Садись. Тебе коньяк в кофе или…
— Или, — бросила я, усаживаясь в кресло, стоявшее на противоположной стороне стола.
Мне совсем не хотелось хлебать коньяк в начале вечера, но встреча в кабинете подразумевала определенные правила игры. К счастью, рюмочки для коньяка были размером с наперсток. Пахомыч умел отделять игру от реальности, и за это я его особенно уважала.
Принято считать, что богатство развращает, и это действительно так. Все логично: с одной стороны, люди, срубившие много бабла, нередко начинают считать себя особенными и мечтают потратить деньжищи на что-то экстраординарное. К сожалению, очень немногим приходит в голову, например, построить больницу с самым современным оборудованием, или высадить новый лес взамен втихаря проданного китайцам, или вложить средства в исследования талантливого ученого. Все это слишком сложно и требует долгого вникания в суть проблем. А хочется чего-нибудь невероятного, необыкновенного, такого, чтобы р-раз! — и ух!
С другой стороны, если есть спрос — будет и предложение. На контакт с богатенькими буратинами выходят люди, готовые оказывать им абсолютно ненужные (обычно еще и вредные) услуги за безумные деньги. И сразу становится и р-раз, и два, и ух, и эх.
Один буратинка начинает литрами хлестать дорогущее спиртное: виски, коньяк, херес, столетние французские вина. На деньги, которые стоит один эксклюзивный бутылек, могла бы год жить семья в российской провинции.
Другой увлекается азартными играми — и, разумеется, ставит на кон не мелочь, а миллионы. Третий подсаживается на запрещенные мерзости с членовредительством вроде подпольных гладиаторских боев или постановочных изнасилований.
А самое популярное развлечение богатеньких буратинок — разумеется, наркота во всех видах. Организовать ее доставку клиентам сравнительно несложно — конечно же, при условии, что организаторы имеют очень хорошие связи в самых разных слоях общества. И чем больше деревянненький владелец зелененьких употребляет дури, тем больше и больше ее хочет. Конвейер, однако!
Финал буратинок всегда одинаков: заканчиваются либо деньги, либо жизнь. Я понимаю: на Западе немало состоятельных людей живут так же, как и у нас, — практически в прямом смысле сжигая свои миллионы. Знаю и то, что помочь беднякам гораздо сложнее, чем кажется: как ни странно, подарки мы все воспринимаем как должное и испытываем к благодетелям не признательность, а недовольство их скупостью. И не надо говорить, что считать деньги в чужих карманах — дурной тон! Мне это известно не хуже, чем вам. Более того, я очень сомневаюсь, что сумела бы толково распорядиться по-настоящему крупными суммами, если бы получила такую возможность.
Но даже кошке не запрещается смотреть на короля, а уж шлюхе — тем более. И иногда очень больно видеть, как неплохие, в сущности, люди, поймавшие птицу удачи, в прямом и переносном смысле пускают на ветер свои деньги и свою жизнь… Блин, да что такое со мной сегодня? Вроде бы вчера не ела крабов и не пила текилу, а на философию пробило совсем уж неприлично…
Так вот, Пахомыча я очень уважаю за то, что он если и начинал когда-то швырять деньги на ветер, то очень быстро спохватился и вовремя остановился. Такое по силам немногим, поверьте.
А ведь соблазнов всегда хватало. В советские времена Пахомыч служил в Госснабе — ох, и крутая это была контора, судя по его рассказам! В начале девяностых, в отличие от многих коллег, не растерялся, а из грязи Госснаба прыгнул в князи оптово-розничной торговли. Когда рынок постсоветской России насытился товарами, Пахомыч вовремя срубил фишку, переобулся в воздухе и переквалифицировался в принцы банковского дела, а через некоторое время стал настоящим королем инвестиций во всевозможные прибыльные проекты.
Думаю, даже из краткого пересказа этапов жизненного пути Пахомыча видно, насколько нервной всегда была его работа. Наверняка часто хотелось и расслабиться, и оторваться по полной, а желающих помочь с отрывом, разумеется, хватало с избытком. Как Пахомыч не сорвался — для меня загадка. Большинство тех, с кем он начинал, уже давно покойники — убиты братками, умерли от передоза или от болезней, вызванных всевозможными излишествами, — от цирроза печени до СПИДа. А мой сегодняшний клиент жив и практически здоров.
Слабость у него лишь одна. Пахомыч обожает общаться с дорогими шлюхами в точности так, как «цеховик» восьмидесятых годов прошлого века общался бы с девчонками-пэтэушницами. Объясняю для тех, кто не въехал, — как криминальный (других большую часть советской истории в стране не существовало) бизнесмен с девушкой из неблагополучной бедной семьи, учащейся в ПТУ. Других странностей и закидонов у Пахомыча, к счастью, по минимуму.
