Бредов снова опасливо огляделся и ответил неопределенно:
– В Швейцарию…
– Ах, боже мой! – воскликнул Шлейхер. – Они же все равно знают, куда она улетела. Они же давали ей заграничный паспорт.
– Паспорт взят… совсем не туда, где будут храниться бумаги, – ответил Бредов.
– А вы не думаете, что за ней могут следить и там, везде…
– Конечно, – Бредов пожал плечами. Как контрразведчик он понимал, что уберечься от слежки гитлеровской службы было трудно. – Но я надеюсь, что следит за нами не кто иной, как Александер.
– Как бы не так… Они давно знают наши отношения с Александером. Конечно, за вами, а значит, теперь и за вашей женой следит Гиммлер. И то, что он будет знать местонахождение документов, – просто ужасно, – тоном отчаяния проговорил Шлейхер.
Он поднялся с кресла и стал в волнении ходить по комнате. На своем пути он притрагивался то к одной, то к другой вещи, брал со стола первые попавшиеся предметы и тут же рассеянно ставил их на свое место.
Бредов исподлобья следил за этой нервозной прогулкой.
– Место хранения бумаг останется нашей тайной, – уверенно проговорил он. – А что касается копий, то…
– Ну же?..
– Я должен сам вылететь в Швейцарию, чтобы их получить.
Шлейхеру пришло в голову, что если Бредов улетит, он останется тут совершенно один, без всякой к тому же гарантии, что Бредов вернется. Ведь если дела оборачиваются так, как сам он только что говорил, самым разумным со стороны Бредова будет остаться в Швейцарии. Бумаги – капитал, с которым он просуществует. А здесь – пуля в затылок?.. Нет, Бредов должен остаться. Он единственный надежный гарант целостности бумаг.
– Вы не должны лететь в Швейцарию, – поспешно проговорил он. – По вашему следу они уже наверняка доберутся до бумаг. Надо послать кого-нибудь другого.
Бредов достаточно хорошо знал Шлейхера, чтобы угадать возникшие у него опасения. Но на этот раз он ничем не мог его успокоить: послать следом за женой кого бы то ни было – значило открыть тайну, которой никто не должен был знать.
Разгорелся спор. В конце концов, Шлейхеру ничего не оставалось, как согласиться, потому что единственный человек, за которого он мог поручиться в этом деле, кроме Бредова, был он сам. Но не мог же он ни с того ни с сего лететь в Швейцарию. Обратиться в такие дни за паспортом – значило обнаружить свой страх перед Гитлером, то есть выдать себя с головой… Но, боже правый, как хорошо было бы сейчас оказаться за пределами этой проклятой страны!..
– Хорошо, пусть будет так: вы летите. Но сделать это нужно немедленно, сегодня, тотчас же… – И вдруг лицо его просветлело, как от неожиданно пришедшей радостной мысли: – Я устрою вам это… – воскликнул он, – да, да я устрою все так, что они не будут знать, куда вы полетели…
Он тут же соединился по телефону с Нейратом, но по его недоуменно-взволнованным репликам, по тому, как ему пришлось убеждать министра иностранных дел в неотложности служебной поездки Бредова в Швейцарию, полковник понял, что из этого ничего не может выйти. Пока шел этот бесполезный и, как казалось Бредову, ошибочный, – так как он обнаруживал еще одному человеку их намерения, – разговор, он сам мучительно размышлял над тем, как действительно поскорее выбраться из Германии. Непривычная нервозность Шлейхера передалась и ему. Ему самому уже начинало казаться, что земля под ним горит, что нельзя терять ни часа – нужно немедленно показать Гитлеру камень, который они для него припасли.
К тому времени, когда Шлейхер в раздражении бросил телефонную трубку на рычаг аппарата, у Бредова было готово решение: копии документов должны быть как можно скорее доставлены Гитлеру. Ему самому прямо в руки, без посредников! Чтобы он оценил по достоинству не только их угрожающий смысл, но и действительную готовность Бредова не передоверять тайн фюрера никому на свете. Шлейхер?.. Ну, в конце концов, это уж дело генерала, как он сумеет выбраться из передряги. На то он и «генерал от политики»! Сейчас Бредов должен думать о себе самом.
Он с решительным видом поднялся и сказал:
– Я все беру на себя… Сегодня я буду в Швейцарии.
– Как? – вырвалось у Шлейхера.
– Это…
Предупреждая обидный отказ, Шлейхер тут же поправился:
– Да, да, конечно, не говорите ничего… Важно, чтобы вы сами были уверены в безошибочности… И да благословит вас Бог.
Он протянул полковнику руку.
Бредов, не теряя ни часа, приказал подготовить военный самолет для служебного полета в Мюнхен. Через три часа он уже сидел в приемной папского нунция в Мюнхене – кардинала Эудженио Пачелли. Именно с помощью этого представителя Святого престола была у него ранее организована отправка бумаг в луганский банк, носивший несколько странное название – «Институт религиозного дела». Это был банк, принадлежащий Ватикану. Бредов избрал его, так как полагал, что при любых политических ситуациях, при любых потрясениях, какие могли произойти в Германии, папский Рим останется противником Гитлера. Фюрер успел зарекомендовать себя в качестве грубого нарушителя всех традиций в отношении церкви, как правитель, попирающий христианство и готовый навсегда изгнать его из пределов Третьего рейха, чтобы заменить его новоявленной религией древнегерманского бога Вотана.
Бредов знал многое, но не знал всего. А в данном случае это «все» заключалось в том, что ссора Гитлера с Ватиканом была игрой. Эту игру оба – Гитлер и папа – вели с большим азартом. Этот азарт многие и принимали за искренность вражды. А действительной целью игры Берлина с Ватиканом вовсе не был разрыв. Напротив того, цель заключалась в союзе. Но каждая сторона хотела заключить этот союз на наиболее выгодных для себя условиях. Бредов был одним из многих, кто верил лицемерному азарту папы и его иерархов, налево и направо анафемствовавших «нацистских безбожников». Бредов, как и многие другие, считал папский Рим непримиримым врагом Гитлера. Врагом Гитлера считал он и одного из искуснейших дипломатов Ватикана и одного из лицемернейших кардиналов – папского нунция в Мюнхене Эудженио Пачелли.
Бредов и Пачелли давно знали друг друга. Кардинал не имел ничего против того, чтобы услужить офицеру, который достаточно много сделал в свое время на глазах кардинала для подавления советской власти в Баварии и для утверждения там влияния католиков. Для Пачелли еще не наступило время, когда следовало открыто предпочесть интересы Гитлера интересам любого другого немца. Пока еще и Пачелли самому казалось полезным припугнуть бывшего мюнхенского сыщика. Особенно, если это можно сделать чужими руками, не вмешивая в эти грязные дела римскую церковь.
Как многие люди, являющиеся обладателями множества чужих тайн и привыкшие поэтому считать себя на голову выше других, Бредов никогда не задумывался над тем, что какая-либо из его личных тайн, которую он хотел сохранить, может стать достоянием другого. Эта ошибка бывает свойственна многим работникам разведки. Если они работают внутри своей страны, то такая наивность ведет обычно к утрате служебной тайны и проистекающих из нее преимуществ перед объектом этой тайны. Если разведчик работает в чужой стране, утрата чувства реальности может стоить ему даже головы.
