Отто с деланым возмущением перебил отца:
– Махинации дельцов!
– Вовсе нет. Если бы заводы Цейса в Иене не снабжали своими приборами англичан и американцев, и тем и другим очень трудно было бы воевать с Германией.
– Так зачем же Цейс это делал?
– Чтобы Германия могла получить нужные ей никель, нефть, медь. – Шверер поставил книгу на место. – Тебе следует познакомиться со всем этим. Штабной офицер должен это понимать, чтобы знать сильные и слабые места противников. – Он отыскал на другой полке тетрадь. – Вот схемы связи американских концернов Дюпона и Моргана. Смотри, какая сложная цепь интересов во всем мире: через английского Виккерса – в Японию и Турцию; дальше линия тянется во Францию к Шнейдеру, оттуда – в Чехословакию к Шкода. Через банки в Лондоне и Гамбурге – к Круппу и Тиссену. И снова, собрав все эти нити в один узел, связь, как толстый канат, тянется за океан, в Нью-Йорк. Теперь-то ты понимаешь, в чем тут дело?
– Смутно…
– Поумнеешь – поймешь!.. Они никогда не пойдут на то, чтобы позволить задушить нас. Не могут пойти. Не только потому, что в это дело вложены их капиталы, так же как и наши собственные, но и потому… – тут Шверер сделал шаг к сыну и наставительно поднял палец, – но и потому, что немецкая армия им нужна для борьбы с востоком, с тем самым востоком, понятие которого ассоциируется в наши дни с коммунизмом. Это-то ты понимаешь?
– Это я понимаю, – с ударением сказал Отто.
– А остальное поймешь в академии.
Тут Отто счел удобным вставить:
– Мне действительно пора бросить строй?
Генерал посмотрел на него из-под очков и несколько раз удивленно моргнул выпуклыми, как у всех близоруких, глазами.
– С тем мусором, что у тебя в голове? – Он фыркнул. – Когда будет пора, я скажу сам… Да, сам!
Отто исподтишка посмотрел на часы. Генерал перехватил его взгляд и сердито махнул рукой в сторону двери.
Отто круто, по уставу, повернулся на каблуке и вышел.
Шверер еще некоторое время, насупившись, глядел на затворившуюся за сыном дверь, потом вернулся к столу и раздраженно передвинул с места на место несколько листков рукописи. Под руку попалась пачка советских газет. Шверер отыскал «Красную звезду».
Он достаточно хорошо знал русский язык, чтобы почти не прибегать к словарю.
По мере чтения Шверер заинтересовывался все больше. Он забыл даже о времени.
Потом в раздражении бросил газету и прошелся по кабинету: он же говорил!.. Он говорил: время, время!..
Снова схватил газету.
«…Если в 1929 г. на одного красноармейца приходилось в среднем по всей РККА 2,6 механических лошадиных сил и в 1930 г. – 3,07, то в 1933 г. – уже 7,74. Это значительно выше, чем во французской и американской армиях, и выше даже, чем в английской армии, наиболее механизированной…
…Было время, когда все мы – командующие и члены Ревсовета – тревожились вопросом: справятся ли со сложной незнакомой техникой наш командир и красноармеец?
Опасения наши рассеяны действительностью. Красная армия восприняла технику с любовью, рвением и интересом. Это видно хотя бы из того факта, что за один истекший год мы имеем 152 тыс. предложений от бойцов, командиров и политработников, от целых взводов и коллективов по линии технических изобретений и рационализации…»
Шверер потряс газетным листом и с недоумением воскликнул:
– Рационализация?! Генералы, выслушивающие предложения своих солдат?! Пфа!
– Человек всегда о чем-нибудь сожалеет. Например, сейчас я жалею о том, что Господь Бог не сделал меня скульптором. Я взял бы тебя в качестве модели для статуи «Мировая скорбь»!..
Эгон поднял голову и увидел Отто.
– Решил кончать со строем, – сказал Отто, опускаясь на скамью рядом с братом. – Казарма, плац, казино и снова казарма? Нет, довольно!
– Но ведь тебе нужен строевой стаж, чтобы попасть в академию.
– Академия? С этим тоже покончено.
– Вероятно, для отца это удар?
– Не вздумай ему об этом докладывать.
– Но он, без сомнения, сам узнает.
– Э, мой друг! Тот, чьим адъютантом я сделаюсь на днях, не пойдет советоваться с отцом! – Отто быстро оглянулся и, несмотря на то, что поблизости никого не было, сказал шепотом: – Меня рекомендовали Рему.
Эгон испуганно отодвинулся.
– Ты понимаешь, что говоришь?
– О да, я уже виделся с ним! Мы отлично поняли друг друга. Рему нужны люди из рейхсвера, которым он мог бы доверять. Именно офицеры! Не сегодня-завтра он станет во главе армии. Ты понимаешь, какой скачок я сразу делаю?
– Ты отважился сказать отцу о своем решении?
– Он просто не понял бы, но ты должен понять меня.
– И ты согласен надеть форму штурмовика?
– Я же сказал тебе: придя в рейхсвер, Рем не может привести с собою в качестве адъютанта кого-то из банды лавочников, которые окружают его теперь. Сам он – человек нашего круга. Такой же офицер, как я, каким был ты сам…
– Ну, что касается моего офицерского прошлого, то ты лучше сделаешь, если не будешь о нем вспоминать.
– Теперь-то самое время вспомнить об этом.
Эгон с горьким чувством смотрел на младшего брата – живое свидетельство удивительных превращений, происходящих в сознании немцев!
– Ты становишься участником очень опасной игры, – сказал он.
– Не нужно из всего делать трагедию, мой дорогой доктор.
– А если планы Рема провалятся?
– Ну, – Отто неопределенно помахал рукой, – тогда: трубач, играй отбой! Вернусь в полк.
– Я видел Рема, Отто, – сказал Эгон. – Видел и слышал от него то, чего он, наверное, не скажет тебе.
– Ты? – Отто вскочил от удивления. – Ты?
Эгон рассказал брату про встречу в ресторане Кемпинского. Он думал, что его рассказ испугает Отто. Но тот рассмеялся.
– Все, что ты слышал, не больше чем результат лишнего бокала шампанского! Рем слишком любит удовольствия, чтобы играть своей головой… Кстати, о Хайнесе! Ты говоришь, он уехал куда-то с девчонкой? Это забавно! – Отто взглянул на часы. – Через полчаса мне предстоит быть у него… Или я попаду очень некстати, или как нельзя более вовремя!..
Он встал, одернул шинель.
– Будь здоров, милый доктор! Право, не стоит предаваться мировой скорби из-за того, что твоя математика теперь не в моде!
Он козырнул и пошел прочь той особенной деревянной походкой, которою ходит только одна порода людей – немецкие офицеры.
Эгон, не двигаясь, смотрел вслед брату.
Как все это странно! Вот и его брат несет такую же бессмыслицу, строит какие-то планы, как те, в ресторане!.. Они теперь распоряжаются жизнью. Они намерены, по-видимому, продолжать свое дело: строить коричневую империю, какое-то разбойно-солдафонское государство, существа которого Эгон не может разгадать. Они кричат о «национальной революции», о «свержении плутократии», а в то же время ходят упорные слухи, что вся ремовская армия содержится за счет «Фарбениндустри»… Какая-то немыслимая путаница, в которой он не может разобраться!.. И тут же крики о реванше, – сейчас, когда немцы еще не забыли ужасов той войны!.. Реванш?.. Чьими руками, какими средствами?..
