– Милорд сможет отвлечься от этой, как вы описали, французской драмы? Если нет – зачем тогда я вообще приехал?
– Я не мог вас предупредить! Кто знал, что герцог потеряет терпение из-за капризов папистов! Извините, мэтр, если задел и ваши чувства католика…
– Плевать на мои чувства. Что нам делать?! Скажите завтра же милорду, Жербье, что мне надо вернуться в Брюссель: я – подданный эрцгерцогини, и, строго говоря, пока еще наши страны в состоянии войны! Но я не уеду без моих денег!
– Думаете, это так просто – подступиться к милорду, когда он в бешенстве? Идет настоящая война с французами, и на море мы теперь тоже сражаемся. Слышали об этом? После возвращения из Нидерландов силы герцога будто утроились: он собирает флот против этих наглых месье. Но вам, мэтр, это выгодно: чем хуже наши отношения с Францией, тем вероятнее, что наш король вслед за милордом тоже возжелает нового союза с Испанией! А вы, мэтр, в этом случае – незаменимый дипломат. Идеальная фигура, – польстил гостю Жербье.
Однако Рубенс даже не мог пойти с Жербье в Хэмптон-корт или Уайтхолл, не мог появиться при лондонском дворе: кто-нибудь мог узнать его, например голландский посол или посол Венеции, и написать в Брюссель. От нечего делать Рубенс стал рисовать жену и дочерей Жербье.
Так прошло еще три дня. И в час, когда художник уже не находил себе места от тревоги, Жербье объявил, что завтра герцог тайно примет их в Йорк-хаузе.
Выйдя из кареты, Рубенс и Жербье прошли в сад. Дворец, построенный в стиле Палладио, вновь поразил художника своим великолепием. Сквозь изящные аллеи виднелись зеленые луга и рощи на другой стороне Темзы. Кроме дворцов по обоим берегам виднелись лачуги бедных кварталов. Город жил во всем своем разнообразии. Рубенс отметил величие и мощь Лондона, но к восхищению примешивалась горечь: если бы испанцы в 1572 году не разграбили и не разгромили Антверпен, его родной город был бы не менее богатым, он не умирал бы, как сейчас…
Они с Жербье долго шагали через анфилады комнат и, наконец, оказались в небольшом зале, украшенном резными арками, где им навстречу поднялся герцог. Рубенс пытался раскланяться, но у него в руках была картина, написанная на доске, тяжелая. В конце концов, Жербье взял ее и положил на лавку.
– Я знаю, мэтр, что вы в Лондоне уже дня два или три, и прошу извинить мою занятость, – просто начал герцог.
Рубенс проторчал в доме Жербье почти пять дней, но смолчал. Он заметил: что-то в герцоге изменилось, трагические черты проявились в его облике. Рубенс хорошо изучил лицо Бэкингема, написав два портрета. И он увидел: англичанина явно покинуло ощущение легкости жизни, между бровями появилась складка, она старила его. Очень возможно, что зеркало быстро расправится с его, Рубенса, обидчиком, решил художник. И тогда – вернется к нему?!
Герцог взял со стола кожаный мешок:
– Здесь пятьдесят тысяч гульденов, и вот… – Он запнулся, внимательно посмотрел на Жербье и извлек из-под стола еще один большой кошелек. – И вот еще столько же. Теперь покажите мне Анжелику! Это ведь она?
– Да, милорд! – Рубенс быстро снял ткань и встал, держа картину перед собой.
Жербье подвинул кресло, на которое можно поставить доску, и повернул картину к свету.
– Вы садитесь тоже, – предложил Бэкингем Рубенсу и Жербье. – Нам принесли сушеных слив и изюм, там еще пирожки с фиалками и пулярки… Раз уж не могу пригласить вас на пир вечером, угощайтесь здесь.
Усевшись поудобнее, Бэкингем надолго замолчал, рассматривая картину. Он улыбался, удивленно подняв брови, недоверчиво хмурился, словно разговаривал с изображением. Затем встал, подошел к картине, легонько провел по ней пальцем и наконец начал смеяться.
– Невероятно! О чем вы мечтали, когда писали ее, мэтр? О ком вы думали? – Герцог похлопал в ладоши. – Вы знаете, что я чувствую?!
Рубенс тоже заулыбался: у него не было сомнений, что картина получилась превосходно. Его первая картина после утраты зеркала!
– Эта дама, в таком виде, – герцог оглянулся на Жербье, – вылитая Анна Австрийская, королева Франции. Вы не находите, Жербье? Я, конечно, плохо представляю королеву без платья. – Герцог приложил палец к губам, округлил глаза, затем снова прыснул: – Но этот отшельник ведь не слишком похож на кардинала? Испугались Ришелье, да, мэтр? Жаль. – Герцог снова подошел к картине и взял доску в руки, глядя на нее с восхищением. – А этот бес, какой он получился мерзкий… Это бес похоти, как я понимаю? Он на кого похож, Жербье, по-вашему?
– Мне кажется, милорд, он похож на беса похоти.
Рубенс заметил, что Жербье невнимателен. «Возможно, он грустит оттого, что ему никогда не создать ничего, что хоть отдаленно может сравниться с моей живописью, – предположил Рубенс. – Но, может быть, все объясняется просто: ему не терпится поесть, вот и все».
– Если бы старикашка-отшельник был больше похож на кардинала, было бы смешнее. Но сама Анна, то есть Анжелика, – чудо! – провозгласил герцог. – Что бы там про вас ни говорили, вы удивительный художник, мэтр Рубенс!
Бэкингем сел рядом с Рубенсом и начал есть, сделав знак Жербье прислуживать им.
– Хотя, конечно, эти деньги… – Герцог кивнул на мешки, которые Рубенс поставил на пол рядом со своим креслом. – Мы их платим вам совсем за другое, и вы знаете, за что… уже говорили с эрцгерцогиней, мэтр?
– Да, милорд, мне с большим трудом удалось ее убедить, и мы… и она написала нужное письмо его величеству королю Испании, и еще одно – Оливаресу. Но эрцгерцогиня, зная хорошо своего племянника и его министров, предложила сначала повести речь только о торговом соглашении между Испанией и Англией.
– Для начала пусть будет так. Война с французами скоро… Ха, мы встретим ее во всеоружии! Взгляните, мэтр, что его величество король Англии написал мне сегодня утром, можете прочесть.
– Сожалею, милорд, но я не читаю по-английски, – растерялся Рубенс.
– Тогда на, Жербье, ты прочти.
– «Стини, я велю тебе завтра выгнать всех французов из Лондона, – прочитал Жербье. – Если можешь, сделай это деликатно, но без долгих отлагательств. Если не получится, применяй силу. Гони их, как диких зверей, пока они не сядут на корабли, – и пусть их заберет дьявол! Не отвечай мне, пока не исполнишь приказа. Твой верный, вечный и близкий друг, Карл R[ex]».
– Вот, я давно говорил ему, и наконец его величество решился… – Бэкингем самодовольно улыбнулся и приподнял свой кубок. – Завтра – и вы первые, джентльмены, кому я говорю об этом, – завтра здесь будет славное представление! Фрейлин и слуг королевы соберут во дворе Сент-Джеймсского дворца и усадят в уже приготовленные кареты, окруженные гвардейцами, чтобы отвезти в Дувр и погрузить всех на один корабль. Представляю, как они будут рыдать и заламывать руки… О! Как будто мы отправляем их не в обожаемый ими Париж, а в рабство к дикарям-язычникам!
Рубенсу ничего не оставалось, как поднять свой бокал. «Подобные игры с Ришелье добром не кончатся. Неужели герцог отдал зеркало своему королю, и тот настолько осмелел? Они оба свихнулись?»
