Оба собеседника уставились на кровь, капающую на стол, а оттуда – на мраморный пол.
– Ха, вот ведь день какой… – Бэкингем облизал свою ладонь. – Если вы сейчас не отдадите зеркало, я уничтожу вас руками Оранского. – Герцог кивнул на лужу крови, намекая: от вас останется мокрое место. – Это без труда можно устроить.
Рубенс долго не мог произнести ни слова. Потом тихо возразил:
– Документов не существует. Их нет.
– Появятся. И это будут верные документы, сделать их нетрудно. Художников полно, ха-ха, – мрачно пошутил герцог. – Юристов тоже. Помогите мне перевязать руку.
Герцог достал платок с мягкими кружевами и сделал знак Рубенсу, чтобы тот помог завязать узел на пораненной руке.
– Пожалуйста, помогите. И пойдемте наконец к антикам.
Двигаясь словно во сне, Рубенс показывал свои сокровища Бэкингему и нехотя что-то рассказывал. Глаза герцога вновь стали яркими и хищными.
Наконец Рубенс снял со стены «Венеру перед зеркалом» и стал открывать дверцу потайной ниши. Когда он поворачивал ключ, ему казалось, что из груди вынимают его сердце, силы покидали его, как при тяжелой болезни…
– Зеркало я заберу у вас сейчас, – Бэкингем усмехнулся, – а сто тысяч получите после. Сколько времени вам нужно, чтобы все упаковать и закончить мой портрет? Пойдемте обсудим.
Герцог бережно взял в руки зеркало, завернутое в бархат, и они вернулись в кабинет. Рубенс чувствовал, что необходимо бороться: нет, его нельзя уничтожить так легко! Зеркало приучило его побеждать, он знает, что главное – действовать: не останавливаясь, не раздумывая, действовать!
– О милорд, – начал Рубенс, – будьте осторожны, это особенная вещь…
Герцог разворачивал драгоценную материю, придерживая зеркало раненой рукой.
– Знаю. – Вельможа сел в кресло. Зеркало он сначала хотел положить на стол, но, подумав, снова обернул его бархатом и положил на колени, продолжая смотреть на него не отрываясь.
– …и весьма опасная.
– А! Опасная для слабого человека, который пытается использовать его в личных целях. – Герцог поднял голову и стал пристально рассматривать Рубенса, будто видел его впервые. Затем многозначительно поднял бровь:
– Не забывайте, меня воспитал лорд Бэкон! Вы не можете представить, кем этот человек являлся для мира. – Герцог вдруг громко зевнул прямо в лицо художнику. – Однако мне надо подремать… Подождите полчаса, ладно? Погуляйте где-нибудь там… – Герцог неопределенно помахал в направлении сада. – Я не спал всю ночь. Возвращайтесь позже, и мы договорим.
Бэкингем закрыл глаза и вытянул ноги, здоровой рукой прижимая зеркало к животу. Рубенс подождал, растерянно созерцая разлегшегося гостя, а затем медленно, осторожно стал спускаться в кухню.
Чтобы взять нож.
Все оказалось странно связанным: Мориц Оранский, зеркало Лукумона, события из жизни его отца, о которых он почти никогда не думал. Как он сможет в этом разобраться? Один только раз, вспомнилось Рубенсу, Птибодэ поговорил с ним откровенно и сказал, правда, в своей обычной невнятной манере, скороговоркой, что уверен: Анна Саксонская любила Рубенса-старшего, это и сгубило ее. И что, теперь он должен заплатить за поступки отца? Разве это справедливо?..
Осенью 1608 года Рубенс спешил из Италии, чтобы попрощаться со смертельно больной матерью, но опоздал даже на похороны. Прибыв в Антверпен, Петер Пауль остановился в доме брата Филиппа, его поселили в комнате рядом с Птибодэ. Старый слуга в те дни много плакал и много молился. Рубенс слышал, как он повторял: «За упокой души, Марии… и Анны, Марии и Анны». Рубенс знал, что Птибодэ всю жизнь любил Марию, его мать, и спросил без особого интереса: а кто такая Анна? Птибодэ ответил: «Я расскажу тебе, ты должен знать. И еще помни: твоя мать Мария – она ни в чем не виновата».
Рубенс редко вспоминал об этом, слова Птибодэ со временем почти стерлись из памяти.
Но герцог нанес ему слишком глубокие раны и заставил вспомнить.
* * *
На кухне своего дома Петер Пауль Рубенс застал не только своих слуг, но и троих людей Бэкингема. Они смирно сидели за кухонным столом, но было непонятно, каким образом они туда пробрались.
«Может, и в моем саду, в каждой беседке сейчас люди герцога?» – осенило Рубенса. Он взял небольшой нож и сунул его незаметно под куртку. Когда Рубенс вернулся в кабинет, герцог уже ходил вокруг стола, зеркала в руках у него не было.
– Ладно, мэтр. – Бэкингем заговорил деловым тоном. – Я верю, что вы родились в год кометы, и это вполне может объяснять ваш талант. Как упаковать антики – вы знаете лучше меня. Прошу вас как можно скорее лично привезти их в Лондон! Когда будете проезжать Брюссель, обсудите с наместницей наш план, пусть она без промедления напишет Филиппу Испанскому.
– План? Наш?
– В скором времени король Англии Карл предложит королю Испании объединиться против Ришелье, против Франции. Это моя новейшая идея. А вы поедете в Мадрид с поручением не только от наместницы, но и с письмами из Лондона. Так я дам вам возможность выжить, спрятаться от Оранского: до Испании его руки не дотянутся.
– Я не боюсь Морица Оранского.
– Вы считаете, что лучше умереть, чем остаться без сокровища? Оранский давно следит за вами, и я уверен: ненавидит вас! Зеркало в любом случае с сегодняшнего дня останется у меня, а вы… – задумчиво добавил герцог, – если возмечтаете мне отомстить, погибнете сами.
Нож выскользнул из-под куртки Рубенса и со звоном упал на пол. Герцог угрожающе сощурил глаза и пошел на Рубенса, держа руку на рукояти шпаги.
«Тигр готов прыгнуть. Я часто писал сцены охоты, на этот раз я сам – жертва», – успел подумать художник. Бэкингем поддел нож носком сапога, ловко поймал его за рукоять и, не глядя, выкинул в окно.
– Нужно время, чтобы признать поражение. Привыкнуть к потере. Я понимаю вас, – сказал герцог мягко и вдруг снова зевнул.
«Что же, – старался успокоить мятеж в крови Рубенс, – должны быть и преимущества в моем новом положении… хотя их не может быть. Идея герцога о союзе с испанцами безумна».
Рубенс со спокойным отчаянием думал о том, что без зеркала постепенно превратится в другого человека.
В какого? Ему это было неинтересно.
Герцог снова широко зевнул, потягиваясь, словно огромная кошка:
– Если не хотите на меня работать, антики для окружения зеркала я найду в другом месте. Зеркало я вам не отдам в любом случае. А если взбрыкнете, сделаю так, что Брюссель узнает о ваших письмах в Париж, о вашей весьма сомнительной переписке с библиотекарем французского короля, а ваши тайные связи с голландскими родственниками жены заинтересуют и эрцгерцогиню, и Оранского. За посредничеством в переговорах с Мадридом я могу обратиться к другим деятелям, более знатным и энергичным, хотя бы к герцогу Арсхоту. Это почетное поручение даже для него.
