– Герцог сказал, чтобы вы не забыли про некое зеркало, оно обязательно должно войти в сделку. Может, покажете мне его?
– Какое еще зеркало?! – зарычал Рубенс. – Вы что себе позволяете в моем доме?
– Валавэ рассказал мне, что зеркало Лукумона давно у вас, мэтр. Герцог ищет его много лет… и еще Валавэ признался мне… что его брат Пейреск открыл вам некие комбинации, ну, с другими предметами, которые могут оживлять или как-то там успокаивать зеркало. Оно ведь у вас где-то здесь припрятано?..
Жербье направился в зал с антиками, неторопливо оглядывая стены. Рубенс бросился за ним, схватил за руку, сильно дернул. Не вымолвив ни слова, он проволок голландца по мрамору пола через зал к выходу, поднял его за шиворот, вытолкнул за порог и закрыл дверь на засов.
Тяжело дыша, Рубенс вернулся в мастерскую, залпом допил вино из кубка, пытаясь прийти в себя, и ринулся в овальный зал. Там он сел в любимое кресло и постарался успокоиться. Его руки дрожали.
– Обед! Остынет! Куда все делись? То неси ему поесть, то прячется где-то, – бродила по дому старая кухарка и ворчала себе под нос.
Мантуя – Мадрид, 1603 год
В начале 1603 года, когда Рубенс приезжал из Мантуи к брату Филиппу в Рим, друг брата, Николя Пейреск, спросил его о зеркале Лукумона, которое якобы со времен правления императора Лотаря хранилось в сокровищнице мантуанских Гонзага. Рубенс тогда не запомнил этот разговор, он вообще в те годы мало интересовался древностью. В Риме Рубенса притягивал собор Святого Петра с работами Микеланджело, он каждый день ходил туда копировать работы мастера. Еще его привлекали женщины, он только начал их познавать, женщины отнимали много времени и сил. Да и Пейреск упомянул о зеркале мимоходом – только из-за того, что младший брат его друга, Филиппа Рубенса, прибыл именно из Мантуи.
Когда несколько месяцев спустя Винченцо Гонзага поручил Рубенсу-младшему сопровождать обоз с подарками королю Испании Филиппу в Мадрид, Петер Пауль воспринял поручение с недоумением: почему именно он должен следить за тем, чтобы до Испании доехали подношения герцога? Почему ему дают с собой лишь троих не самых сообразительных слуг? Хватит ли денег, которые ему дает с собой герцог? Толпа придворных, разумеется, восхищается щедростью его светлости, твердя, что суммы, которую выделил герцог Винченцо, достаточно для трех подобных путешествий. А как на самом деле? Что делать, если денег не хватит? Собственных средств у молодого художника не было.
Герцог объяснил свое решение в сопроводительном письме своему представителю в Мадриде: «Так как упомянутый выше Петер Пауль Рубенс преуспел в живописи, а также отличается обходительностью, то во время пребывания Рубенса в Испании вы можете воспользоваться его талантами для написания значительных портретов».
Конечно, в какой-то мере поручение было почетным, однако Рубенс тогда еще не написал ни одной самостоятельной картины, лишь копировал успешных мастеров прошлого. Он никому бы не признался, но сам не был уверен в своих способностях, сомневался: сможет ли в Испании написать портреты, по мастерству сравнимые с работами испанских придворных живописцев?! Рубенс уже был наслышан о Веласкесе и его успехе…
Герцог, собрав картины для подношения в Мадриде, не попросил Рубенса выполнить хоть одну работу, написать хоть один портрет. Он отобрал картины только других художников. Рубенса он счел способным лишь сопровождать, охранять, заботиться о предметах искусства и договариваться по дороге с честными людьми и проходимцами. Задание действительно было сложным и опасным: уворачиваться от разбойников, самому решать, каким путем ехать, из какого порта отплыть в Испанию. Еще пришлось проходить многочисленные таможни, где Рубенс старался не конкретизировать суть груза (чтобы по возможности избежать пошлины) и не говорить правду о том, куда направляется обоз – небольшая выездная карета, запряженная шестеркой лошадей, сундуки на телеге, – чтобы на него не науськали грабителей.
Почти сразу, после того как Рубенс покинул мантуанское герцогство, стали происходить странные события: во Флоренции великий герцог Тосканский Фердинандо Медичи встретил Рубенса лично, пригласил к себе, уговаривал погостить несколько дней. Само по себе подобное внимание не было удивительным – хозяин Рубенса, Винченцо Гонзага, был женат на дочери Фердинандо – Элеоноре Медичи. Рубенсу было приятно, что великий герцог принимает его как равного. Но в первый же вечер герцог завел речь сначала о живописи, затем о делах Мантуи, а под конец стал весьма заинтересованно расспрашивать о подарках, о коих был осведомлен весьма подробно – возможно, от своей дочери. Настойчивее всего Фердинандо выспрашивал о «некоем этрусском предмете из наследства императора Лотаря». Рубенс уже тогда понял, что речь идет о бронзовом зеркале, которое лежало отдельно в его личном сундуке, завернутое в синий бархат.
От Фердинандо Медичи Рубенс направился с грузом в Ливорно, чтобы там нанять корабль – так ему посоветовали люди великого герцога. На самом деле легче и дешевле было бы плыть из Генуи, но Рубенс об этом не знал. В Ливорно он долго пытался найти корабль до Аликанте, но каждый раз оказывалось, что судно по приказу Медичи уже зафрахтовано и вот-вот отправится с зерном или тканями в Неаполь или Гамбург. Рубенс начал было тревожиться, что никогда не сумеет отплыть из Ливорно, к тому же у него было ощущение, что люди Медичи следят за ним. Деньги таяли с каждым днем, Рубенс был близок к отчаянию, когда наконец некий капитан из Гамбурга назвал цену за доставку до Аликанте, то Рубенс понял, что, оплатив эту часть пути, остается без гроша. Но выхода не было – из порта Ливорно, кишащего шпионами Медичи, надо было убираться как можно скорее.
Иногда Рубенс, оставаясь в одиночестве, доставал из сундука зеркало и рассматривал, пытался почистить и отполировать лицевую сторону, сделать более ярким рельеф на обратной стороне зеркала, изображавший крылатую богиню, несущую обнаженного человека. Петер Пауль размышлял о словах Николя Пейреска, которые вдруг вспомнились явственно: «Сильный человек с зеркалом Лукумона становится непобедимым, становится властелином мира. Но горе слабому самозванцу, взявшему его в руки». Еще Пейреск говорил, что зеркало, подобно небесной планете, связано с другими предметами силы, нуждается в окружении, и если взаимодействует, например, с античными статуями – это преобразует воздействие зеркала или другого подобного предмета (Пейреск любил поразмышлять о треножнике дельфийского оракула), делая его силу гармоничной, менее разрушительной. Рубенс припомнил, что при нем Пейреск и Филипп долго спорили: что из мифов про зеркало этрусков может быть правдой, а что лишь легенда. А если подобные предметы действуют, то по каким законам? Физическим или магическим? Пейреск в ту пору изучал наследие архитектора и мага Джулио Камилло. Друзья считали, что если Пейреск сумеет восстановить наследие загадочного венецианца Камилло, то сможет добиться хорошей должности в Париже, потому что Магический театр, который Камилло построил для Франциска Первого семьдесят лет назад, давно сгорел, а легенды о театре и возможностях, которые он способен дать правителю, до сих пор будоражат воображение правителей. Рубенс не прислушивался тогда к спорам брата и его ученых друзей, о чем теперь жалел. Прикасаясь к бронзовому зеркалу, он чувствовал что-то необычное – и как это можно было объяснить? Только ощутить кончиками пальцев и трепетом сердца. Выходит, он сильный человек, раз ему нравится держать зеркало в руках, даже, кажется, оно само просится к нему в руки?!
