Он развернул свиток, уважительно расположил его на столе, закрепив один край чернильницей, другой – бутылочкой с золотым порошком, взглянул – и тут же отпрянул, как от чего-то страшного. Вдруг не получится жить потом так, как жил прежде, зная, как умеют любить такие женщины?..
В Марии Пейпелинкс чувствовалась явленная священная сила.
Есть Бетс теперь не мог совсем: на кухне у Рубенсов он бывал слишком возбужден, чтобы проглотить хоть кусок, а своя, домашняя пища стала для него невыносимой… Сейчас кухарка Бетса стояла у стола, держа посудину – еда в ней пахла неприятно.
Бетс рассматривал письмо, поглаживал его пухлыми пальцами. Читать или не читать? Похоже, как бы он ни поступил – потом пожалеет.
– Остынет же. – Кухарка встряхнула миску, у нее самой от запаха еды появился аппетит. Часть варева вывалилась на каменный пол, комки прилипли к ее грязному фартуку.
– Иди отсюда, пошла, пошла! – закричал Бетс, с отвращением косясь на лужицу гороховой похлебки на полу. Теперь в доме станет еще грязнее! И все из-за этой ведьмы с бородавками на шее. И у него самого ногти не вычищены, так и ходил весь день с черными ногтями. Что теперь подумает о нем Мария Пейпелинкс?!
Да, он живет в аду.
Почему в его судьбе нет и отродясь не было ничего возвышенного? Кто распределяет между людьми свет, нежность, любовь? Неужели ему ничего не досталось?..
Не только вкушать пищу, но и спать Бетс толком не мог! Образы летали вокруг, словно бабочки-мотыльки, слова других несчастных людей и его собственные мысли не давали ему покоя.
Замок Анны Саксонской, зима 1571 года
– А я лужица, капля меда. Застывшая. И времени нет. Потому что света нет. Эй, почему тут темно? – бормотала принцесса.
– Две недели не встаете, блажите бессмысленно, словно животное. Вы не велели поднимать полог, ваше высочит… да и окно завешено, – пробурчал Бетс.
– Это ты, мямля Бетс? – вдруг оживилась Анна и приподняла голову. – Я ведь помню толчки внутри – это ребенок. Хочет свежего воздуха, божественных ароматов, амброзии… Ребенок родится красивым, с длинными волосами, потому что толченый жемчуг, и розы… хочу нюхать розмарин. – Принцесса замолчала, а потом вдруг добавила: – Касание, бывшее в мечтах, объятие наяву, сладость, такая сладость… Что с ним, Бетс, скажи? Куда он делся?
– Кто, ваше высочит…?
– Ян Рубенс. А ну, быстро – позови его!
Вот никогда не поймешь: она правда забыла или притворяется? Разговаривать с принцессой очень-очень нелегко…
– Помните в Дилленбурге подвал под правым флигелем, там раньше скот зимовал?
– Да, помню. К чему это, мямля?
– Сейчас в подвале воды по колено, не присядешь даже. Там он, ваш Ян Рубенс.
– Противная ведьма Юлиана, это ее козни! Что от него хотят?
– Хотят? Да ничего.
«Могла бы на живот свой взглянуть, он бы напомнил, о чем речь».
Сегодня принцесса особенно раздражала Бетса:
– Ясно, опять Вильгельм никчемный, мамаша его и братья… Злые они люди, мямля, тупые люди! Ох, что-то такое я подозревала или сон снился… Бе-етс, позови горничных. Пусть не сразу приходят, посплю еще. Открой ставни, я же сказала! Или что – сейчас ночь? Где луна тогда? И сам иди поспи, мямля. Люди пусть приходят с рассветом, пусть приберут здесь – воняет! Чувствуешь? Мой новый ребенок страдает от этого. Бе-етс! Куда собаки-то делись? Удавил, что ли?..
– Они наверху, у музыкантов. Это ведь они загадили вашу спальню и зал. Пройти было нельзя.
– Я думала, это от тебя несет… Шучу, мямля. Слушай! Приведи собак, лютнисту скажи, чтобы играл в зале. Разбуди его прямо сейчас, музыки хочу, пусть рассеет тьму! А ты с докладом – к завтраку, понял? Документы не забудь, по всем судам. Сейчас забери объедки, можешь доесть. С кухни пусть принесут воды, плодов, осеннего рейнского. Сыру! Пойло это тоже убери. Еще! Еще! Пусть раньше тебя утром придет аптекарь Кункель, принесет то, что я люблю, так и передай ему: неси то, что любит принцесса! Отправляйся сперва к аптекарю, отдохнешь после…
Она после спячки всегда такая. Всех гоняет. А когда с пузом, то еще больше гоняет. Это шестая беременность принцессы, из пятерых рожденных пока выжили трое. Только на этот раз пузо незаконное получается! Поручила обежать замок, всех разбудить, притащить семейство костлявых собачонок. Потом иди, мол, к аптекарю Кункелю. Для этого из города надо выйти, дом у него в страшном месте – на краю леса. Хорошо, если Кункель спросонья не наколдует что-нибудь – жабы-то, они у таких типов всегда под рукой. И это называется: «Иди спать, Бетс»! Хоть бы помолилась – нет, будет склянки нюхать и верещать от удовольствия. Вот Мария Пейпелинкс – женщина несуетливая, набожная, истинная фламандка.
Что выкинет принцесса в ближайшие пять минут – предсказать невозможно. Бетс знал это с тех пор, как увидел ее в первый раз, а прошло уже четыре года. Тогда Анна повздорила со свекровью, графиней Юлианой фон Нассау-Дилленбург, и покинула Дилленбургский замок, прихватив своих слуг. В тот день принцесса Анна – дочь курфюрста Саксонии того времени, племянница нынешнего курфюрста, внучка герцога Гессена по матери – въезжала в Кельн во главе свиты из сорока трех человек, среди которых были шуты, пажи, музыканты, повара. Наряд принцессы Анны, надменный ее прищур, шляпу, украшенную заморскими перьями, и шлейф, который держали шестеро пажей, фартуки и чепцы красивых служанок, а также шествие разряженных барабанщиков обсуждали на торговой площади и в кухнях Кельна не один месяц. Представление удалось! Оно счастливо совпало с кануном Рождества – и впечатлений горожанам хватило до весны.
Когда Бетс выполнил поручения и вернулся, то застыл на пороге: на что уж насмотрелся на фокусы принцессы, но она его снова удивила!
– Бетс. Я спросила!
Перед ним сидела спокойная женщина. Привлекательная. Бетс не смог бы определить, что именно преобразило ее за несколько часов, однако принцесса светилась. Анна с благостной улыбкой вышивала. В рукоделии небо темно-темно-синее шелково сияло, хвостатая комета золотом перечеркивала синеву, и вокруг вспыхивали разноцветные точки, будто планеты бросились от кометы врассыпную и метались в поисках убежища по темным уголкам неба.
– Что дети мои? – протянула принцесса ласково.
Бетс задумался, носком башмака отстраняя тощую левретку: «Так, собаки на месте, дошла очередь до любимых детей».
– Они в Дилленбурге.
– У ведьмы Юлианы… Кункель, ты теперь точно можешь идти, – приказала Анна аптекарю, стоящему у окна. Тот получил деньги для опытов и ощупывал тяжелый кошель.
– С рождением новой луны, сиятельная! – кланялся аптекарь, пятясь к выходу. – О, щедрая соперница ночного светила!
– Ступай. – Анна делала аккуратные стежки и улыбалась.
Когда аптекарь вышел, тихо попросила:
