Ян Рубенс избежал гибели от рук испанцев на родине; и что же, виселица настигла его здесь?!
Так вот что означали странные взгляды горожан, когда она с детьми пришла на мессу в прошлое воскресенье.
Они зашли в собор, и люди пропустили их, расступившись так широко, будто семья явилась из чумных земель. Никто не сел на скамью рядом. Мария Пейпелинкс тем вечером поклялась на Библии, что это не помешает ей каждое воскресенье наряжать детей и выходить с ними к мессе. Сегодня утром она нашла под подушками золотую цепь, а в шелковом мешочке два перстня. Не разглядывая, она спрятала все в тайник. Про это муж шепнул ей: «Припрячь»? Может, дело в них, в этих драгоценностях? Как поступить с ними, чтобы не навредить? Чтобы выжить и прежде всего – чтобы дети выжили?!
Не двигаться.
Она все не могла подняться из-за стола, с утра вычищенного до последней белизны, тело не слушалось. У Бландины начался жар, Хендрик кричит… он часто кричит, но сегодня невыносимо громко: чувствует что-то?
Спустя какое-то время Мария все же встала, удивившись, что ее не парализовало горе. Встала и принялась колоть сахар: Хендрика при нервных припадках следовало отпаивать сладкой водой.
…В Антверпене, в «той жизни», у Яна Рубенса все друзья были протестантами, и он сам крестил детей по новому обряду.
«Да и кто не был терпим к этой ереси, пока мы не ощутили удары испанского сапога по лицу?» – размышлял Йохан Бетс.
Увы, себе он мог признаться, что ненавидит Яна Рубенса. Это не значит, что сейчас, когда Рубенс закован и его семья страдает, он радовался. Бетс сочувствовал Марии Пейпелинкс, вспоминал ее лицо, обморок. И то, как он сам, потрясенный, нес драгоценную ношу до дома, рискуя оступиться. Ее волосы цвета золотистой луны свисали до земли… Поскользнешься, вступив в помои, и хромай потом, а лошади нет своей, и вряд ли он когда-нибудь на нее заработает… Не дождаться теперь и подарка от принцессы.
А Мария Пейпелинкс оказалась нетяжелой, даже в бархатном платье и в мехах. Нет, Бетс ненавидел Рубенса не из-за его любовной связи с принцессой и даже не из-за потери своей работы.
Три года назад, в начале 1568-го, испанцы обязали членов городского совета Антверпена составить списки отступников от католической веры. Многие антверпенцы, в ту пору почти поголовно протестанты, скрылись в деревне или притворились больными, лишь бы не выдавать знакомых и самим не попасться.
А Ян Рубенс и составлял списки, и подписывал доносы, даже присутствовал на допросах известных лютеран и кальвинистов. Он вместе с другими, например, приговорил к смертной казни Фабрициуса – в надежде на то, что испанцы казнят самых известных и убежденных протестантов и успокоятся, отзовут ненасытного кровавого Альбу, уберут своих инквизиторов из Фландрии. И разве справедливо, что спустя всего год Ян Рубенс стал жить припеваючи в Кельне, а тех, на кого он указал – казнили? А перед казнью пытали страшно: испанские инквизиторы из любви к Господу научились уродовать человеческие тела с невероятной выдумкой…
Дальше случилось, как в сказке, но не детской: Ян Рубенс, муж Марии Пейпелинкс (сильной и благородной, как сама Фландрия), живет в замке с принцессой Анной и пользуется всем, что по закону принадлежит принцу Вильгельму Оранскому, единственному защитнику Фландрии среди аристократов. Сам Оранский же в изгнании, убийцы гоняются за ним по Европе! Принц меняет места ночлега почти каждую ночь…
В феврале 1569 года Вильгельм Оранский сбежал от отряда, посланного за ним Альбой, и явился в замок своей супруги под Кельном. Принцесса Анна послала тогдашнего своего секретаря Йохана Бетса к воротам, поручив прокричать послание от ее имени («Попробуй только промолчи, мямля!»). Тишайший Бетс был вынужден уворачиваться от рыцарского копья, повторяя: «Ее высочит… казала: на порог не пущу, пусть убирается… это… и привезет то золото, что вы забрали на войну, тогда только… простите меня, ради Господа простите, ваша светл…асть».
Да, Бетс трясся от страха и унижения, видя взбешенные глаза принца на расстоянии не дальше локтя, но пребывал вне досягаемости. Для него самого Вильгельм был героем, последней надеждой растоптанной родной земли! Но его госпожой была принцесса Анна.
Принц ругался громогласно, даром что Молчаливый, тряс решетку и норовил просунуть пику в воротное оконце так, чтобы ткнуть маленькому законнику в глаз. Грозил взять замок штурмом. Потом плюнул на решетку ворот, и пока Бетс завороженно смотрел, как слюна принца стекает, замерзая, вниз, тот вскочил на коня и ускакал в направлении родного Дилленбурга, а с ним и верных людей человек десять.
Прошло два года.
Теперь Бетсу снова предстояло проводить дни рядом с принцессой Анной, и это совсем не та долгожданная работа после долгого безденежья, как показалось ему несколько дней назад, когда Иоганн Нассауский вызвал его в Дилленбург и дал ему первое поручение.
Бетс думал, что это спасение, а это наказание!
Распухшая женщина лежит на кровати в смрадной комнате и воет день и ночь. Вчера при нем помочилась в камин, и это было безобразно! Сумасшедших в Саксонской династии всегда хватало, и Анна, похоже, такая же…
Но ему нужны были деньги. Вопрос о том, как граф Иоганн фон Далленбург оплатит мытарства этой недели и неприятные хлопоты в дальнейшем, был важен для Бетса. Он собирался жениться.
«Чем дольше ты холостяк, тем дольше живешь в аду» – «Je langer Junggesell, desto langer in der Holl», – бурчала кухарка Бетса, помешивая свое, всегда неаппетитное, варево, а Бетс шикал на нее, чтобы не болтала чушь. Однако в последнее время часто вспоминал эти слова.
По вечерам Бетс стал появляться в доме у Марии Пейпелинкс, помогал ей составлять прошения. В опрятно убранной кухне душа его успокаивалась, глаза наслаждались видом хозяйки. И колено переставало ныть. А вот невеста, дочь кельнского кузнеца, стала казаться чужой. Он сказал ее отцу, что слишком занят для того, чтобы готовиться к свадьбе. Но правда была в том, что все вне этой кухни стало для Бетса пресным. Если бы найти такую женщину, такую жену, как Мария Пейпелинкс! Когда Рубенса казнят – как она будет жить, с детьми, на чужбине, без поддержки? Возвращаться в Антверпен им нельзя, там ад и погибель, здесь же ей понадобится опора. Бетс искренне помогал хлопотать о смягчении участи Рубенса, хотя не верил в милость родственников Оранского. Конечно, было совестно ловить себя на размышлениях о том, что будет, когда Мария овдовеет, – поэтому он с еще большим рвением принимался ей помогать. А Мария Пейпелинкс иногда стала улыбаться в ответ на его шутки, он радовался этому, как ребенок…
За несколько дней он смог добиться, чтобы Яну Рубенсу разрешили написать и передать жене первое письмо. И вот уже Бетс несет ее ответ – Мария сама вложила ему свиток в руки, проводила, благословила. Теперь будет ждать его к ужину с отчетом. И дети будут ждать – Бетс знал: сразу после имени отца они просят Господа о его, Бетса, здравии, как научила их мать. Он решил зайти домой, дать отдохнуть ногам.
Возможно, он прочтет письмо Марии Пейпелинкс к мужу. Бетс страстно хотел увидеть ее почерк, узреть сокровенные слова – и боялся.
